Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

Ермак устроился на берегу, покрытом еще летней, мягкой травой, и закинул руки за голову.

«К вечеру-то холодает уже, Успение скоро, а там и осень. Надо будет, как вернусь, Федосье сказать, чтобы матери отписала — все ж зять у Марфы теперь новый».

Он погладил бороду и задумался. «Говорила она вроде, что отцу своему весть с остяками послала, как приедет Тайбохтой с Волком знакомиться, надо будет с ним посидеть, поговорить. А то ведь я тоже человек, тоже тепла хочется. Девка молодая не пойдет за меня, все же шестой десяток мне уже, а вдова с детками — отчего бы и нет? А мне все равно — мои, не мои, какая разница? Может, Тайбохтой знает кого, посоветует».

Он улыбнулся, и, уже возвращаясь к дружине, тихо сказал, сам себе: «Так и сделаю».

Маленький конный отряд подъехал к Вагаю уже на излете ночи, когда бледная луна почти спряталась за облаками. Копыта у коней были обмотаны тряпками, и, остановив всадников в распадке между холмами, предводитель сказал: «Вон они, костры видите?».

— Спят все, — тихо ответил кто-то из татар. «Однако вон, на реке струги у них, хан».

— Далеко, — Кучум всмотрелся. «Даже если он на стругах воинов оставил, пока они челны спустят, пока доплывут, — мы уже всех перережем и уйдем. Иртыш холодный уже, да и течение тут сильное — не будут они туда без лодок лезть. Все, к бою, — он махнул рукой.

Ермак проснулся от свиста, и сначала, еще не открыв глаз, подумал: «Откуда птица? Тут же ни одного дерева нет». Потом он услышал чей-то хрип и, вскочив, достав саблю, потянулся за пищалью.

Несколько дружинников бежали в степь, к коням. Ермак несколько раз выстрелил — в темноту, на звук криков татар, и велел: «Всем к реке! Плывите к стругам, туда стрелы не долетят!».

Уже почувствовав холод воды, он вздрогнул и, застонав, схватился за шею — стрела вонзилась в незащищенное доспехами место, и атаман, выдернув наконечник, почувствовал на своих пальцах горячую, быструю кровь.

Татары стали стрелять по головам плывущих людей. Атаман еще нашел в себе силы приказать: «Ныряйте!»

Он и сам, набрав воздуха, ушел под воду Иртыша, и вдруг подумал: «Надо же, и вправду, рассвет ведь уже начинается, какая прозрачная-то она, будто глаза Марфы».

Ермак попытался стянуть тяжелые, подаренные царем доспехи, но кровь из раны лилась все сильнее, толчками. «Не доплыву, — сказал он себе. «Слишком стар я. Пусть они дальше идут, Волк, Гриша, другие. Главное, чтобы миром, чтобы вместе жили».

Толща реки, пронизанная первыми лучами восходящего солнца, заиграла зеленью, и Ермак вспомнил, как смотрела на него Марфа, тогда, ранним утром в Чердыни. «Ну вот, — он, устав бороться, вдохнул ледяную, стылую воду. «Видишь, как оно получилось, Марфа. Прощай».

Струги качнуло легким, внезапным ветерком, тучи совсем развеялись, и на востоке, оторвавшись от холма, в светлеющее небо ушел, распуская крылья, мощный, красивый беркут.

Дитя, как всегда, проснулось первым. Оно вдохнуло знакомые запахи — молоко, что-то свежее, что щекотало ноздри, — приятно, и что-то теплое — тоже приятное. Дитя вытащило из пеленок пухлые ручки и, повертев ими у себя перед носом, сказало: «У». Дитя подождало, однако они не подходили. «У!», — смеясь, громче, произнесло дитя.

Оно лежало в привешенной к потолку каюты колыбели из старого паруса. Корабль чуть раскачивался. Дитя, за полгода жизни, не знало ничего, кроме этого постоянного движения, — то бурного, то, как сейчас, спокойного. Оно засунуло палец в рот, и стало его жевать. Там недавно появилось что-то твердое, и ребенку хотелось это, твердое, опробовать.

Лучше всего для этого подходили пальцы большого взрослого — они были жесткие, не такие, как пальцы маленького. У маленького, зато была вкусная еда — много, и дитя, было, подумало, что надо бы ее попросить. Но потом, завороженное игрой солнечных зайчиков на потолке, дитя забыло об этом, и, улыбаясь алым ротиком, опять сказало: «У!» — теперь уже, как думало дитя, совсем громко. Ему хотелось, чтобы кто-то из взрослых это увидел — так было красиво.

Степан зевнул, и осторожно, поцеловав спящую у него на плече жену, поднялся. Эстер пробормотала что-то, и, перевернувшись на бок, уткнула коротко стриженую, кудрявую голову в сгиб смуглой руки. Он не выдержал и еще раз поцеловал пахнущую апельсином шею — сзади.

Дитя увидело взрослого, и, заулыбавшись, протянуло к нему ручки. Он был очень большой, теплый, и пахло от него как раз одновременно — свежим и щекочущим нос.

Ворон оглянулся на спящую жену и сказал, почти шепотом: «А кто моя девочка? Кто моя красавица? Ну, иди сюда!».

Он аккуратно взял Мирьям из колыбели и, нежно устроив ее на руках, посмотрел в хитрые, карие, обрамленные длинными, черными ресницами глаза. Она была вся толстенькая, беленькая, с темными, вьющимися волосами, и пахло от нее — молоком и счастьем.

Дочь уцепилась обеими руками за короткую, с легкой сединой бороду отца и дернула — сильно. «Ну, не шали, — пожурил ее Степан и поднес к открытым ставням. «Видишь, — сказал он, весна, море, какое тихое. Красиво, да?».

Девочка вдохнула прохладный, соленый ветерок с юга и опять улыбнулась. Степан, чуть покачивая ее на руках, посмотрел на еще сероватое, утреннее, спокойное море, и вспомнил, как они шли с Уолтером по берегу залива на Санта-Ане.

— Ну, поздравляю, — Степан похлопал своего бывшего первого помощника по плечу, — теперь и ты у нас стал рыцарем. Сначала я, потом Фрэнсис, а сейчас и до тебя очередь дошла. Но ты не думай, поживешь, дома пару лет, в парламенте посидишь — а потом опять сюда потянет, Уолтер.

— Если бы не ты, Ворон, — Рэли наклонился, и запустил в море плоский камешек, — вряд ли я был жив сейчас, а что уж там про титул говорить. А ты ведь совсем молодым его получил?

— Тридцати лет, — хмыкнул Степан. «Совсем юнцом».

— Может, и ты в Англию? — испытующе посмотрел на него Рэли. «Раз уж ты ушел в отставку.

И в парламент тебя выберут, народ тебя знает, вон — в любую таверну зайди, песни поют о Вороне».

Степан рассмеялся и тоже запустил камешек. «Дальше, чем ты, — он поднял бровь. «Ну, какой из меня член парламента, дорогой мистер Рэли, я там в первый же день за шпагой потянусь, или кулаком все буду решать. Да и к тому же, не хочу я, чтобы мою жену за ее же спиной шлюхой называли».

— Да, — Рэли подумал. «А если я тебе сделаю предложение, от которого ты не сможешь отказаться?».

— И я не отказался, — Степан пощекотал дочь. «Да, вот так, Мирьям — а ты думала, почему тут вокруг океан? Ты же ведь и суши никогда не видела, девчурка моя, вот уж кто истинный моряк — на корабле родилась, прямо тут, в этой каюте».

Тогда, в октябре прошлого года, он сказал Рэли: «Хорошо. Но я не хочу нанимать всякую шваль в Порт-Рояле — собери тех, кто сейчас здесь, в море, пусть спросят на кораблях — кто хочет со мной пойти? Дело долгое, может быть опасным, а много народа мне не надо — человек пятнадцать, не более, да на барк больше и не поместится».