Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

«Да уж понятно, как, — подумал воевода, наливая вдове третий стаканчик: «Поговорить я с вами хотел, Аграфена Ивановна. Сами ж видите, живу я один, прибраться у меня некому, еду приготовить — тако же, трудно это, все ж домой возвращаться к теплу хочется».

Она молчала, — долго, — а потом робко спросила: «По хозяйству вам помогать надо? А где жить-то мне, изб у вас не срублено пока, а в общей, с мужчинами, невместно. И чум не поставить мне, оленей тут нет поблизости».

— Да зачем чум-то, Аграфена Ивановна? — удивился воевода. «Тут обитать и будете».

Девушка, наконец, подняла голову и взглянула на него. В свете свечей ее глаза вдруг заиграли золотыми отблесками.

— Как это? — чуть слышно спросила она.

— Ну, — Данило Иванович помолчал, — врать не буду, в хозяйки я вас взять не могу, жена у меня есть, венчанная, Богом данная. А в подхозяйки — милости прошу. Мужик я крепкий, недавно на четвертый десяток всего лишь перевалил, опять же — воевода царский, жить при мне будете сытно.

А как жена моя приедет — я вам особую избу срублю, тут, на дворе. Ежели детки у вас народятся — тоже заботой своей не оставлю, в люди выведу, все ж кровь моя. Ну, так как, Аграфена Ивановна, согласны вы?».

Девушка сцепила тонкие пальцы, и, чуть вздохнув, подумала: «А, может, жена его помрет еще. Тут у нас с непривычки-то тяжело. Он тогда со мной повенчается, раз я при нем уже буду». Она искоса взглянула на воеводу: «Красивый он. И взрослый, надежно с ним будет.

Если б я, хоть с дитем после Васи осталась, а так…, - Аграфена еле слышно сказала:

«Ежели надо, я сейчас со стола убрать могу».

Данило Иванович улыбнулся, и, встав с лавки, чуть провел пальцами по ее склоненной, смуглой шейке: «Да уж с утра уберешь, Груня».

Аграфена, было, принялась стягивать с головы платочек, но воевода ее остановил: «Ты ж, Груня, небось, и на кровати-то никогда не спала?».

— А что это — кровать? — удивленно спросила она.

— Вот сейчас увидишь, — пообещал ей Данило Иванович.

Уже в опочивальне она вдруг приподнялась на локте и озабоченно сказала: «Иконы же».

— Ах ты, праведница моя, — воевода, потянувшись, закрыл образ Спаса Нерукотворного своей рубашкой. «Ну, — прошептал он, приникнув к ее нежному ушку, раздвигая ей ноги, — сейчас и проверим — на совесть-то мне кровать сколотили, али нет».

Василиса зашла в избу Федосьи, и, оглянувшись вокруг, сказала спящему в перевязи Никитке: «Убраться-то надо, а то подруженька вернется, мяса мне принесет, а в избе у нее — запущено».

Она расстелила на полу шкуру, и аккуратно опустила туда дитя. Мальчик даже не проснулся, только чуть почмокал сложенными губами.

Девушка вздохнула и посмотрела на пыльные лавки. «Гриша рассказывал, за Большим Камнем-то колодцы есть, — вспомнила она. «Вот бы и нам такой вырыть, а то сейчас склон обледенел весь, тяжело-то с полным ведром по нему взбираться».

— Я сейчас приду, — сказала она спящему Никитке. «Водички наберу, и сразу приду. А потом Федосье Петровне избу помоем и погулять пойдем, хорошо?».

Мальчик чуть вздохнул и заснул, казалось, еще крепче. Василиса подхватила деревянное ведро, и выбежала на улицу.

— Только б не заплакал, — подумала она, спеша к реке. «Еще и меня рядом не будет, испугается ведь. Ну, ничего, падать ему там некуда, ничего. Зимой следующей уж и ходить начнет, медвежонок мой».

Девушка опустила ведро в холодную, черную гладь воды, и, рассматривая свое отражение, вдруг улыбнулась: «Хоша бы Гриша скорее приехал, соскучилась я уже. Права Федосья — без мужа и спится плохо, хоть и Никитка под боком, а все равно — одиноко».

Она удобнее подхватила ношу и стала медленно, осторожно подниматься по скользким ступеням деревянной лестницы, что вела в крепостцу.

«Вернулись, никак? — Яков Чулков приостановился, заметив приоткрытую дверь, что вела в избу Федосьи Петровны. «Как это охранники их пропустили, я ж велел — как зайдут в крепостцу, так немедля меня известить. Вот же разленились тут все, и вправду — даже если Кучум тут с войском появится, не приведи Господь, так они его не заметят».

Он чуть стукнул в дверь и прислушался. В избе было тихо. Яков Иванович медленно толкнул ее и увидел спящего на полу горницы ребенка.

— Ну-ну, Василиса, — усмехнулся он, шагнув через порог, — вот ты мне и попалась. А Федосья Петровна, смотрю, охотится еще. Ну, пущай птицу бьет, как вернется с батюшкой своим — все равно от меня не уйдет».

Он прислонился к стене и стал ждать, вычищая кинжалом ногти.

Василиса втащила в избу ведро и замерла — шкура была пуста. «Господи!», — она перекрестилась и оглянулась вокруг.

— Никитка? — позвала она. «Ты где, Никитушка?».

— Что ж ты за мать-то? — услышала она шутливый, мягкий голос наместника. Никитка лежал у него на руках.

— Убежала, а дитя бросила. А если б заплакал он? Хорошо, я мимо проходил, увидел, что дверь у Федосьи Петровны открыта, заглянул посмотреть — в порядке ли все».

— Да я за водой ходила, Яков Иванович, — смутившись, ответила девушка. «Спасибо вам, что за дитем-то присмотрели».

Она потянулась к Никитке, который как раз начал просыпаться, и, еще не плача, оглядывал незнакомого человека раскосыми, темненькими глазками.

Чулков посмотрел на ведро с ледяной водой, что стояло на полу между ними, и вдруг рассмеялся: «Знаешь ты, что сие — кошка? Нет же их у вас в стойбищах, собаки только?».

— Григорий Никитич рассказывал, да, — недоуменно ответила Василиса. «А что?».

— Так значит, никогда ты не видела, как котят топят? — усмехнулся Чулков и одним быстрым, неуловимым движением опустил голову Никитки в воду.

— Нет! — закричала девушка и бросилась на Чулкова, но тот, оттолкнув ее, вынул отчаянно плачущего, мокрого Никитку и сказал: «В следующий раз утоплю».

— Ваша милость, — разрыдалась Василиса, стоя на коленях, — не надо, не надо, пожалуйста.

Он есть хочет, дайте его мне.

Никитка кричал, и девушка с ужасом увидела слезы на его щеках — крупные, обиженные.

— Ты смотри, Василиса, — улыбнулся наместник, — сейчас люди услышат, мужу твоему потом расскажут, что, — как только он за ворота, ты с полюбовником в пустой избе встречаешься.

Она уже ничего не слышала — она протянула руки к плачущему сыну и обессилено сказала:

«Он же заболеет так, ваша милость, его надо в шкуру завернуть и грудь дать. Я все сделаю, что вам надо, все, только дитя мое пусть не страдает».

— Ну, так раздевайся, и сарафан подыми — велел Чулков.

Девушка стояла, опершись о стол, смотря на успокоившегося, сухого Никитку. Он прикорнул у ее груди, сытый, и Василиса услышала сзади голос наместника: «Ну, он у тебя спит давно уже. Клади на пол его и сама ложись».

Василиса сдвинула ноги, распрямилась, и молча, устроив рядом с собой Никитку, опустилась на шкуру.