Михайло Старицкий - РУИНА

Запорожцы молчали, мрачно понурив чубатые головы, но по вырвавшемуся из тысячи грудей массовому вздоху видно было, что слова оратора проникли глубоко в их сердца.

— Так, верно!, несчастная матинка! Костьми ляжем! — вырвались то там, то сям, словно вопли, отдельные, тихие возгласы и смолкли.

А Мазепа после описания ужасного современного положения разоренной и истощенной страны перешел к Запорожью.

— Единая надежда, единая отрада у несчастной матери нашей есть Запорожская Сечь; она и Богом поставлена на стражу и защиту Украйне и православной вере. Да, вы, братья, славные рыцари, — единый оплот ей! А уж какое же высокое да честное у нас товариство, — такое, что нет ему равного на всем свете! И так любить, как мы любим свою Украйну, никто не сможет!

— Эх, добре говорит! — раздался голос в толпе.

— Уж так добре, что матери его хрен! — подхватил другой, и все весело, добродушно улыбнулись.

— И вот эта наша мать Украйна погибает, умирает! — продолжал между тем взволнованным голосом Мазепа. — Оторвали от нас лучшую половину родной земли, а нас бросили врагам на растерзание… И терзают же нас со всех сторон они! Но мало их, видно, так еще свои взялись доконать вконец свою неньку! Всякий из старшины соберет себе кучку, поднимет гетманскую булаву и идет на междоусобную, братоубийственную брань, проливает кровь христианскую ради своей выгоды, ради прелести власти. Разве эти суховии, опары, сулимки и ханенки заботились о целости и благе Украйны? Трижды нет: они лишь о своей шкуре печалились!

— Ну, те — может быть, а Ханенко — честный казак, — послышались сдержанные возражения с одной стороны.

— Какое честный! С татарами якшается да продает Украйну Польше! — резко отозвались другие.

— Брехня! — крикнули дальние. — То Дорошенко запродался туркам!

— То твоя мать брехала, как на столе лежала! — гукнул зычно один казак, и Мазепа по голосу узнал в нем Гордиенко. — А где твой Ханенко теперь? В Крыму, набирает басурман пойти на край христианский! А чьи послы сейчас в Остроге торгуются за нас с польскою комиссией? Его, Ханенко! И что предлагает он за утверждение своей булавы? — Все наши права и вольности! А если не веришь, так поезжай и посмотри, коли у тебя не повылазили очи, да послушай, коли черт не заткнул тебе уши!

Поднялись возражения, крики; вспыхнувший в одном месте спор разбежался гомоном по рядам, и вся площадь заволновалась и загалдела бурно, мятежно. Но Сирко поднял пернач (род булавы, только яблоко не сплошное, а разрезное), и разгоревшийся говор начал мало–помалу стихать; всем, видимо, интересно было дослушать Мазепу, произведшего уже своим красноречием сильное впечатление, и узнать, в чем заключается предложение Дорошенко?

Мазепа начал говорить снова и снова овладел сразу вниманием толпы. Он теперь повел речь о Дорошенко и многими примерами доказал, что только этот гетман заботится о благе отчизны, забывая совершенно свою личность, свои интересы: он держит-де булаву лишь для родной страны и готов уступить ее каждому, кто возьмется верой и правдой стоять за его думку. А думка, мол, у него одна, святая, заветная думка — соединить разорванную Украйну под одной булавой, без этого-де она обречена на смерть, на погибель, и это воочию видно всякому, кто не закрывает лукаво себе очей.

— Правда, что и толковать! — раздалось глухо в толпе.

— Так вот, видите ли, без посторонней помощи не позволят соединиться нам, разлученным братьям. А у кого же найти ее, эту помощь? У Мультан иль Волохов? Так они слабы и с ярмом на шее. У Седмиградов иль у Немцев? Так они сами норовят урвать себе не то шмат Украйны, а и добрую ее половину… Значит, и нужно было поискать союзника за морем, чтобы такому было несподручно наложить на нас лапу и было бы далеко достать нас зубами. Такого-то союзника и нашел Дорошенко в Высокой Порте.

По толпе пронесся порывистый гул и замолк, точно пробежал мимолетный ветер и замер перед наступающей тучей. Мазепа перевел дух на мгновение, желая понять, что означает этот гул, одобрение или порицание; но все замолкли угрюмо, и вопрос остался неразгаданным; тогда Мазепа перешел к тому, что враги гетмана и отчизны злонамеренно распускают слухи везде, будто Дорошенко поклонился Украйной на подданство туркам, что это брехня и подлая клевета!

— Как? Неужели? Так это поклепы на гетмана? Вот ироды, так ироды! — вырвались во многих местах радостные восклицания, и сумрачные лица воинов прояснились сразу; толпа всколыхнулась бодрее и доверчиво понадвинулась к дорошенковскому послу.

Мазепа, чтобы поддержать благоприятное впечатление, распространился о гетмане, как о самом щиром поборнике русской веры, как о самом щедром фундаторе православных церквей, как о самом яром гонителе басурманщины, — а потом уже говорил о договоре.

— Договор, мол, с Турцией действительно заключен Дорошенко, с согласия всей старшины, за благословением митрополита; но договор не подданнический, а просто договор свободной державы с другой, обязавшейся защищать своими силами исконные вольности ее и права. За помощь же от Турции Дорошенко обязался лишь помогать ей взаимно своими войсками в ее войнах да платить пустяковину за издержки ее, при присылке сюда своих войск. Во всем же остальном, — заключил Мазепа, — мы остаемся в своей хате полноправными панами, и турки не смеют не только мешаться в наши распорядки, но даже и переступить порог наш без нашего позволения. Кроме того, Крым, как подвластный падишаху, становится безусловно нашим союзником и лишается права набегов на наши границы, а в случае нарушения им воли Порты все оттоманские силы вместе с нашими обрушатся на его мурз и раздавят их сразу. — В доказательство же своих слов Мазепа прочел весь договор Дорошенко с Турцией, комментируя каждый артикул.

Запорожцы слушали его с напряженным вниманием и ловили с жадностью каждое слово, то помахивая одобрительно головами, то почесывая себе затылки.

— Теперь вот, видите вы, славные рыцари, дорогие наши братья–защитники, в чем правда? — закончил свою длинную речь Мазепа. — А вся правда — в спасении от погибели нашей ограбленной, обнищенной, униженной вконец отчизны, вся сила в восстановлении ее былой воли! Так вот, кланяется вам, честные братчики, гетман Дорошенко, кланяется одной нашей общей ненькой Украйной и просит, от ее имени, одобрить его договор с Турцией и пристать самим к нашему гетману на помощь.

Запорожцы подавлены были речью Мазепы; она, видимо, пошатнула их предубеждение против Дорошенко и против союза его с Турцией, но не настолько решительно, чтобы стать сразу за них, а потому и воздержались они все от шумного одобрения.

Тогда выступил вперед кошевой Войска Запорожского Сирко и обратился к раде со следующим запросом: