Михайло Старицкий - РУИНА

Мать игуменья стала ласково расспрашивать Галину о ее работах, о ее душевном настроении и об успехах, какие она оказывала у отца Якоба. Галина отвечала односложно, робко и, несмотря на ласковый тон игуменьи, чрезвычайно встревоженно: она страшилась, что святая мать заставит ее сейчас конфирмоваться, но игуменья, при посторонних свидетелях, не затрагивала этого вопроса.

Фридрикевич как увидел Галину, так и прикипел к щели. На подталкивания Тамары он мычал только шепотом:

— Прелесть! Восторг! Упоение!

— Хорошо иметь ее коханкой? — допрашивал на ухо Тамара.

— Нет, это небесное создание, этот ангел во плоти не для коханки! Женой ее иметь, подругой жизни — вот счастье!

— Ого! Пан сразу так запалился!

— Не полсостояния, а полжизни отдал бы! Вот помоги, — не забуду…

— Рад, рад… Пан отлично начал со старой черницей, ее ублажить нужно… А там придумаем…

В это время Галина была отправлена, и игумения отворила им дверь.

— Ну, что, та самая, которую вы искали, друг мой? — спросила она.

— Та самая, та самая! — ответил взволнованный Фридрикевич. — И освобождение ее крайне необходимо.

Игуменья задумалась.

— Положим, — сказала она после некоторого молчания, — Галина еще белица и не посвящена пока в ангельский сан, даже не конфирмована… Она схизматка, а я еретиков не насилую никогда и жду добровольного обращения их к лону нашей католической церкви… Но, тем не менее, отпустить кающуюся на погибель — это большой грех… Для поквитованья его нужно много совершить добрых дел и благодеяний, а для этого нужно иметь много средств…

— Само собою разумеется, — развел руками Фридрикевич, — в этом противоречия не будет.

— Concordia est fors 1, — изрекла сентенцию мать игуменья и добавила с достоинством: — Но имей в виду, сын мой, если обитель и найдет уважительными те причины, по которым ты желаешь лишить кающуюся спасения и ввергнуть ее снова в мир зла и порока, то, во всяком случае, увольнение ее может состояться лишь с ее доброго согласия; над волей белицы никакого насилия мы не допустим. Это условие, sine qua — non! 2

__________

1Согласие — возможно (латин.).

2Без обсуждения! (Латин.)

— Подчиняюсь и ему, — вздохнул Фридрикевич.

— Завтра позволит нам святая мать прийти снова и поговорить об условиях? — спросил Тамара.

— Да, завтра: сегодня уж поздно… Ну, отпускаю вас с миром! — закончила она решительно аудиенцию.

По уходе гостей игуменья послала сейчас же за капелланом, чтобы посоветоваться с ним относительно выкупа Галины. Капеллан, услыхавши про возможность освобождения интересовавшей его белицы из власти монастыря, был возмущен до бешенства и на все доводы настоятельницы отвечал с возрастающим негодованием. Мать игуменья была поражена даже таким страстным упорством отца Якоба, не внимавшего ни материальным выгодам обедневшего до крайности монастыря, ни юридическому бесправию удерживать насильно шляхетских подданных, ни фактическому бессилию защищаться от могущего быть наезда.

— Наконец самое главное, — заключила игуменья, — из разговора с белицей я убедилась ясно, что она ни за что не изменит своей схизме и не обратится в католичку: в этой голубице видна железная воля… И нам предстояло бы или отказать в убежище еретичке, или…

— Принудить, согнуть ее волю, чтобы не было соблазна, — перебил капеллан.

— Познакомить ее с пенетенциарной? 1— улыбнулась зло настоятельница, пронизывая капеллана холодным, презрительным взглядом, — показать ей муки ада и утешить блаженством небесной любви? Но имейте в виду, отец Якоб, что эти пробы обращения грешниц на путь праведный начинают возмущать меня… А ваше усердие к ним переходит всякие меры, переходит до того, что даже прошлое… забытое, — подчеркнула она, — не защитит их… Наконец, для духовной алчности его мосци, — улыбнулась она презрительно, — достаточно будет и Устиньи.

__________

1Комната, где находились пыточные орудия.

Капеллан, при этой тираде игуменьи, сразу как-то сконфуженно, виновно погас и, подавив вздох досады, начал покорно соглашаться с мнением своей начальницы, настаивая лишь на том, чтобы не продешевить хотя товара.

На следующее утро, после ранней мессы, Фридрикевич снова был принят игуменьей. Последний тоже обдумывал вместе с Тамарой целую ночь разнородные планы похищения Галины и, придя к известному соглашению, явился только один.

— Перед святой мосцью преподобной матери я крыться не стану, — начал искренно Фридрикевич, — и как на духу, как на исповеди пред сакраментованьем, сообщу сущую правду. Эта Галина есть невеста некоего вельможи, Ивана Мазепы, состоящего ныне правой рукой у гетмана Дорошенко. Хотя Мазепа и схизмат, но это больше для виду, для права быть и самому гетманом, а в душе он, наверное, больше католик, потому что получил блестящее образование в иезуитской коллегии в Варшаве и служил при королевском дворе; нужно добавить, что этот Мазепа великий умница, имеет огромное влияние не только на гетмана, но и на всю Украйну. Заполучить такую силу, привлечь ее на нашу сторону, — это великое благо для нашей несчастной, истерзанной отчизны, и это благо нам может дать презренная схизматка, бежавшая от удалого шляхетского наезда, белица ваша Галина. Генеральный писарь Мазепа, находящийся сейчас уполномоченным гетманским в Остроге, видимо, влюблен до безумия в эту казачку; когда он узнал, что она жива и невредима, то пришел в такой экстаз радости, что поклялся служить незрадно великой Польше, если она возвратит ему похищенную у него невесту… И я вот приехал попытать счастья, ради моей отчизны.

Фридрикевич торжественно умолк и стал наблюдать за впечатлением, какое произвела его речь на игуменью. Выражение лица последней сделалось серьезным и озабоченным: слова пана комиссара, видимо, произвели свое действие.

— Да, это дело серьезней, чем я предполагала, — произнесла она медленно, после короткого раздумья, — и мы обязаны прийти на помощь нашей отчизне.

— И отчизна навек не забудет этого благодеяния и ваших о ней молений, — сказал растроганный Фридрикевич, — она и теперь с радостью даст некую лепту…

— Да как-то неловко и брать ее от растерзанной Польши, — замялась игуменья.

— Лепта вдовицы, святая мать, и, по словам пана Езуса, драгоценнейшая: и я осмелился бы за святое содействие предложить пятьдесят тысяч злотых.

— О? Это чрезмерно! — даже вспыхнула появившимся на желтых щеках румянцем игуменья. — Впрочем, если это лепта вдовицы…

— То она отринута быть не может, — подхватил ходатай за интересы отчизны, — теперь, значит, весь вопрос в Галине: если она не забыла своего жениха и захочет к нему вернуться, то справа Речи Посполитой выиграна, если же ее поглотила уже святая монастырская жизнь, то, значит, таково предопределение Божие.