Михайло Старицкий - РУИНА

А между тем нищий, словно подразнивая Орысю, все усиливал и усиливал свои похвалы.

Досада охватывала Орысю. Словно какой-то буравчик забуравил у нее в сердце. И почему она, в самом деле, должна скрывать проделки этой женщины? Через нее столько несчастий произошло, а ее еще и покрывать все должны! Нет, пусть же хоть святою ее не считают. И Орыся произнесла вслух:

— Эх панотче, панотче! Не все то золото, что блестит!

Монах устремил на нее полный изумления взгляд. Это

изумление подзадорило Орысю еще больше.

— Вот вы думаете, — продолжала она, — что гетманша спасаться в монастырь ушла, а я скажу вам, что и не сама она ушла, — ей, я думаю, в монастырь так же хотелось, как мне в пекло, а услал ее силою гетман.

— Гетман?

— Да, гетман! Были такие дела.

Еще с минуту Орыся боролась с желанием рассказать решительно все, но устремленный на нее недоверчивый взгляд странника окончательно заставил ее решиться, и, понизив голос, Орыся передала монаху все: что гетман «надел на гетманшу черную рясу» за то, что она изменила ему и что причиной этой измены был какой-то полковник с левой стороны Днепра, что гетман, узнав об этой измене, чуть с ума не сошел, хотел было убить гетманшу, да передумал, услал ее в монастырь, а сам теперь до сих пор нигде себе места не найдет.

Странник слушал рассказ Орыси с живейшим любопытством, поминутно вставляя свои замечания, вопросы, восклицания.

— Ну, и где же она теперь, в каком монастыре? — спросил он, когда Орыся наконец остановилась.

— В каком монастыре? — Орыся замялась, она, собственно, знала, где находилась гетманша, так как Остап ездил туда часто, по поручениям гетмана, но не знала, можно ли об этом говорить или нет?

— Должно быть, близко где-нибудь, — продолжал странник, — о, гетман далеко не отошлет… А жаль! За такой вчынок надо было бы положить тяжелое послушание для спасения грешной души.

Орыся молчала, а странник продолжал дальше:

— Жаль, жаль, что гетман так слаб душой, а строгое монастырское житие исправило бы ее и привело бы на путь истинный. Да только гетман никогда на это не решится.

Орыся не выдержала.

— Э, нет! — произнесла она оживленно. — На этот раз пан гетман большую строгость над ней показал, далеко ее услал, аж в Лебединский монастырь, и, говорят все, до конца веку там ее держать будет.

— Вот это-то и хорошо, это и хорошо! — вскрикнул поспешно странник. — Так, может, Господь и исправит ее.

В это время с улицы донесся какой-то шум. Орыся и странник повернулись к окну и увидели, что по улице проходила шумная компания казаков. Посреди толпы шел стройный молодой казак с красивым, но строгим, серьезным лицом. Появление его и вызвало, очевидно, такое оживление, так как при виде его со всех сторон к нему спешили новые казаки.

— А это кто такой, посол какой-нибудь или важный шляхтич? — заинтересовался монах.

— Нет, это пан Мазепа, наш генеральный писарь.

— Такой молодой? Видно, голова?

— О, первая на всю Украйну! — вскрикнула с восторгом Орыся.

— А какой строгий да сумный.

— Э, он таким прежде не был, это с ним несчастье приключилось.

— Несчастье? — странник остановил изумленный взор на Орысе.

— Да, несчастье, — продолжала она, — у него невесту украли татаре.

— Ох ты, Господи! Да как же это случилось?

— А кто его знает? Жила она себе в степи, на хуторе с дедом. Налетел загон, все сожгли, ограбили, а ее или убили, или в Крым увезли… Вернее, что убили, потому что вот он уже целый год ищет ее и не может найти.

Рассказ Орыси очень заинтересовал странника, а Орыся, сама заинтересованная до крайности этим происшествием, с удовольствием делилась с собеседником своими сомнениями и надеждами. Так прошло еще с четверть часа.

Но вот дверь отворилась, и в комнату вошел Остап. При виде Остапа Орыся быстро вскочила с места и бросилась к нему навстречу.

— Ну, что? Увидел? Расспросил?! — засыпала она его вопросами.

— Да нет, все его гетман держал, а теперь, видела, окружила его какая гурьба? Ну, разве можно хоть словом перекинуться?

Ответ Остапа опечалил и разочаровал Орысю; она отвернулась в сторону и заметила, что странник, встав с места, поспешно надевал свою котомку.

— Куда ж вы, панотче, куда? — остановила она его. — Отдохните еще немного, вот и муж мой послушает ваших рассказов; повечеряйте у нас, переночуйте, а тогда и в путь.

Остап также присоединился к просьбам жены; но странник отказывался; он торопился в путь и надеялся еще до вечера пройти верст двадцать. Убедившись наконец в том, что ее просьбы не действуют на странника, Орыся бросилась в комору, притащила оттуда две паляницы, достала вяленой рыбы и других припасов. В то время, когда Орыся хлопотала и радушно наполняла котомку нищего, Остап стоял неподвижно у дверей, не спуская с него пристального взгляда: что-то неуловимое в наружности этого нищего привлекало его внимание…

Между тем странник поспешно уложил свою котомку и, поблагодарив хозяев за радушный прием, вышел со своим проводником из светлицы. Орыся провела его до самых сеней и возвратилась, радостная, назад.

— Слушай, Остап, а какой у меня дарунок есть для тебя! — защебетала она весело, обвивая его шею руками. — А вот и не скажу! Или сказать? Ну, говори: сказать или нет? — Орыся обхватила руками голову Остапа и повернула ее к себе. — Сказать или нет? — повторила она снова с лукавой улыбкой; но Остап, по–видимому, не слыхал ее слов, брови его были сомкнуты, казалось, он старался припомнить что-то ускользающее из его памяти.

— Э, да ты и не слушаешь меня! — протянула она изумленно, вглядываясь в выражение лица Остапа. — Ты думаешь о чем-то! О чем же, о чем?

И так как Остап продолжал молчать, то Орыся произнесла взволнованным, дрожащим голосом, сжимая до боли его руки.

— С тобою случилось что-нибудь страшное?.. Ты не хочешь мне сказать?

При звуке этого испуганного голоса Остап ласково улыбнулся и нежно прижал ее к себе.

— Нет, нет, голубка, ничего, ничего. А только эти глаза, — он посмотрел вслед ушедшему страннику и досадливо потер себе лоб рукой, — и где я их виде;!? Вот видел где-то, а вспомнить не могу!..

Выйдя из хаты Остапа, нищий направился, прихрамывая и опираясь на руку проводника, к выходу из верхнего замка. Отсюда они спустились в нижний город Чигирин. По улицам города сновало много народа, казаков, мещан и набившейся сюда во время военных действий шляхты. Потолкавшись всюду, послушавши во всех местах, о чем говорят и шепчутся люди, странник направился к городским воротам. К выходу его из города не представилось никаких препятствий, и через четверть часа он уже ковылял по широкой дороге, пролегавшей от Чигирина до Киева.

Отойдя на значительное расстояние от города, странник оглянулся по сторонам: на дороге не видно было ни одной души.