Михайло Старицкий - РУИНА

— На Бога… милосердье… — залепетал он, перерывая свои слова рыданиями и судорожно хватаясь за ноги Мазепы.

— А ты знал милосердие, когда, как зверь, подкрался со своим паном к беззащитным людям? — прохрипел, наклоняясь к нему, Мазепа. — Лучше благодари Бога, что мне нет времени возиться с тобою, а не то я придумал бы тебе такую смерть, от которой у сайого дьявола поднялись бы волосы дыбом на голове.

— Я все расскажу пану… все, как на духу, — лепетал обезумевший от ужаса шляхтич, не понимая слов Мазепы и только стараясь припасть к его ногам.

— Расскажешь уже куцему дидьку в пекле! — перервал его один из казаков и, грубо отдернувши в сторону, набросил ему на шею петлю.

Обезумевши от ужаса смерти, шляхтич судорожно уцепился за веревку зубами, но в это время произошло что-то столь необычайное, что ошеломило на мгновение всех присутствовавших. Кудлай, все время рвавшийся из рук державшего его казака, наконец как-то освободился от веревки, и не успели казаки оглянуться, как рассвирепевшее животное одним прыжком очутилось на груди у шляхтича и, словно бешеный волк, впилось ему в горло зубами.

Много труда стоило казакам оттащить Кудлая от своей жертвы; когда же собаку оттащили, то глазам всех представилось ужасное зрелище: шляхтич лежал неподвижно, запрокинувши голову, с перегрызенным горлом, из которого выливалась широкая струя густой крови и расплывалась страшным пятном на белом снежном ковре.

С минуту все стояли неподвижно, пораженные этой картиной.

— Помстился, товарищ! — произнес наконец Мазепа. — Теперь настал и мой черед! Гей, хлопцы! — вскрикнул он бешено. — В Пологи! За мной!..

В то время как в приемной игуменьи происходила сцена между Фридрикевичем и Галиной, Тамара шагал в волнении по небольшой комнатке монастырского привратника, поджидая возвращения своего патрона. Несмотря на такой благоприятный поворот дела с Галиной, суливший ему не одну тысячу червонцев, Тамара был, видимо, в самом дурном расположении духа; лицо его, желтое, измятое, носило на себе следы крайнего неудовольствия и раздражения. Очевидно, были какие-то тайные причины, приведшие Тамару в столь дурное настроение духа. Действительно, накануне, с вечера, он получил из Острога самые неутешительные известия.

Отправляясь с комиссарами из Варшавы в Острог, он твердо знал, что задача комиссии состоит в том, чтобы завести переговоры с Ханенко и назначить его гетманом на Украйне вместо Дорошенко. На помощь Ханенко должен был выступить и Собеский с польским войском, чтобы союзными силами уничтожить Дорошенко вместе с его мятежным Чигиринским гнездом. Такая задача комиссии обеспечивала Тамаре полную безопасность, и вдруг вчера вечером он получил из Острога самое неожиданное известие. Оказалось, что несколько дней тому назад явились послы от Дорошенко со своими условиями, и комиссары вступили с ними в переговоры.

Это известие обдало Тамару словно ушатом ледяной воды. Меньше всего в жизни желал бы он теперь встретиться с посланцами Дорошенко. Многие из этих проклятых хлопов знали его в лицо; они могли передать о встрече с ним Мазепе. Да, черт побери, и сам Мазепа мог, наконец, явиться со дня на день к комиссарам!

И прежде при одной мысли о встрече с Мазепой Тамару кидало в холодный пот, теперь же, после похищения Галины и особенно после продажи ее Фридрикевичу, — мысль эта, кажется, в состоянии была лишить его рассудка. Он предпочел бы скорее отправиться живым в преисподнюю, чем предстать перед лицом Мазепы. А между тем встреча эта была теперь так возможна!

— Брр… — прошептал вслух Тамара и даже передернул плечами, так как явственно почувствовал в области своего сердца прикосновение чего-то скользкого и холодного.

Хорошо еще, что известие не застало его врасплох и дало возможность приготовиться ко всему заранее!..

Узнав о появлении в Остроге Дорошенковых послов, Тамара тотчас же решил в уме не возвращаться ни в каком случае в Острог, а, получивши с Фридрикевича деньги, постараться немедленно убраться в глубину Польши. Решив это, Тамара призвал одного из преданных ему слуг, именно того, с которым повстречался Мазепа, и приказал ему немедленно скакать в Острог и, забрав всю челядь и весь обоз, выехать в ту же ночь из замка и двинуться по дороге к Дубно, где и он, Тамара, не замедлит к ним присоединиться. Истинную причину такого стремительного бегства Тамара, конечно, скрыл от слуги и объяснил его тем, что в Дубно их ожидает хорошенькое дельце, при котором можно будет ловко погреть руки. На случай же, если бы кто пожелал осведомиться о том, где находится он, — Тамара отдал приказание отвечать всем, что — на венчании у пана комиссара Фридрикевича.

Отдав все эти распоряжения, Тамара все-таки не успокоился. С большим трудом заставил он себя, в сопровождении слуг, отправиться утром в соседнюю деревушку Пологи, чтобы приготовить там все необходимое для венчанья. Он нашел там крошечную деревянную церковку, совсем покачнувшуюся от старости, и такого же ветхого, старого священника.

Предчувствуя что-то недоброе в этом венчании, старичок настоятель хотел было отказаться, но Тамара пугнул его так грозно, упомянув об огне и «червоных чоботках», что бессильный старик сразу умолкнул.

Повторив еще раз свою угрозу, Тамара поспешил вернуться в монастырь, оставив предварительно возле старичка настоятеля двух своих слуг.

Возвращаясь назад к монастырю, Тамара гнал лошадей сколько было силы: за каждым кустом, за каждым деревом ему чудился уже Мазепа и его сообщники, с каждой минутой страх его возрастал все больше и больше. Одно имя Мазепы наводило на этого трусливого гада какую-то безумную панику. Даже здесь, в защищенном стенами монастыре, он болезненно вздрагивал при всяком скрипе дверей.

— Нет, нет, — прошептал он наконец вслух, подходя в сотый раз к окошечку, выходившему на Монастырский двор, — получить только денежки и — гайда в Польшу, а тут уже пусть ссорятся пан Фридрикевич с Мазепой сколько их душе угодно, а мое дело сторона!

Приложившись лицом к холодному стеклу, Тамара принялся смотреть на двор, с нетерпением ожидая того момента, когда двери, ведущие в покои игуменьи, отопрутся и из них выйдет Фридрикевич.

На этот раз ему пришлось ждать не долго. Вскоре двери распахнулись — и из них не вышел, а скорее вылетел Фридрикевич, с лицом, сияющим от удовольствия.

— Удача, — проворчал себе под нос Тамара, — ну, тем лучше, подавай, пане, деньги на стол — и баста!

Фридрикевич быстро прошел по занесенному снегом двору и через несколько минут уже был в небольшой комнатке, в которой находился Тамара.

— Ну, что? — встретил его последний с веселой улыбкой. — По сияющему лицу пана вижу, что мой совет оказал свое действие.