Михайло Старицкий - РУИНА

Жид бросился со всех ног исполнять требование сердитого пана.

Выпив рюмку водки, незнакомец поправил свой ус и произнес нарочито громко:

— А теперь, жиде, помоги мне оправить коня… отбился как-то в эту дьявольскую погоду от своих слуг, а сам, черт побери, не знаю, что с конем и делать.

— Служу ясному пану, — пролепетал жид и бросился к дверям, распахивая перед незнакомцем двери.

Лишь только Кудлай заметил намерение незнакомца выйти из комнаты, как с громким и свирепым лаем вскочил на ноги, собираясь броситься на него, так что Мазепе пришлось употребить значительное усилие, чтобы удержать рассвирепевшего пса.

— Ну, брат, здесь что-то неспроста! — произнес многозначительно Гордиенко, как только дверь за незнакомцем захлопнулась.

— Собака знает его! — отвечал взволнованным голосом Мазепа.

— И, по–видимому, не с доброй стороны, — прибавил значительно Гордиенко, с удивлением смотря на все еще рвавшегося к двери рассвирепевшего Кудлая.

— Но где? Когда? Откуда может он знать этого шляхтича?

Мазепа потер себе лоб рукой.

— С тех пор, как я его взял с хутора, он не отходит от меня и на два шага, а я вижу эту глупую рожу в первый раз.

Но Гордиенко не дослушал Мазепы.

— С хутора? — перебил он его. — А с какого же ты хутора достал собаку?

— Да с того самого хутора, с хутора Сыча. Разве я тебе никогда не говорил об этом? — изумился Мазепа и в коротких словах передал Гордиенко, как он, прискакавши на разоренный хутор Сыча, нашел в нем среди обглоданных волками скелетов единственное живое существо, а именно этого самого Кудлая, с перебитыми задними нога ми, израненного и почти умиравшего от голода, как они с Остапом подобрали его, отходили и как с тех пор Кудлай до такой степени привязался к нему, Мазепе, что не отходит от него никогда и на два шага. Но ужасное происшествие на хуторе, видимо, произвело на собаку потрясающее действие, она совершенно изменила свой характер, стала робка, пуглива, нелюдима, и вдруг — такая непонятная ненависть к этому неизвестному шляхтичу.

Гордиенко внимательно слушал Мазепу.

— Ну, брат! — вскрикнул он радостно, когда Мазепа окончил. — Собака с хутора Сыча, — теперь мне понятно все!

— Как, что? — произнес взволнованно Мазепа и невольно приподнялся с места.

— А вот что, — продолжал между тем, понизив голос, Гордиенко, — ты сам верно знаешь, что собаки всегда памятуют искалечивших их людей. И это главное, — запомни. С тех пор, как ты взял собаку к себе, ее никто не мог избить так, чтобы у нее это осталось в памяти и чтобы ты этого не знал, значит, это случилось с нею раньше и именно, когда она была на хуторе у Сыча. А кто же мог искалечить ее на хуторе?..

— Как? — вскрикнул Мазепа, хватая его за руку. — Ты думаешь?..

— Я уверен, что этот шляхтич один из негодяев, напавших на хутор, и, может быть, он самый и искалечил нашего Кудлая.

— Ты прав, — произнес Мазепа, но волнение, охватившее его, было так сильно, что он снова должен был опуститься на лаву; с минуту он помолчал, стараясь овладеть своим волнением, а затем произнес живо:

— Но если это так, то не будем же терять ни одной минуты!

В это время у дверей послышались шаги.

— Тс… — прошептал Гордиенко, прикладывая палец к губам, — не дай заметить, что мы подозреваем что-либо, да держи крепче пса.

С этими словами он занял свое место против Мазепы и наполнил вином давно уже осушенные кубки.

Двери отворились, и в комнату вошел жид, но без шляхтича; подойдя к прилавку, он взял с него поспешно бутылку и снова направился к двери, но его остановил Мазепа.

— Гей, жиде, постой! — обратился он к нему. — Не знаешь ли ты, кто этот шляхтич? Вправду ли он пан, или простой слуга?.. Погода, знаешь, скверная… можно было бы попить, погулять… в кости — хе–хе–хе! — попытать фортуну…

— Не знаю, ясновельможное панство… Вижу его в первый раз, он не здешний, хе! Я здешних панов всех, как свои пальцы, могу пересчитать, а этого вижу в первый раз. Сердитый пан, видно, мает гроши! И конь у него — у!! Пусть панство не тревожится: в кешенях у него, вижу, звенит не один червончик, можно будет поиграть! — и с этими словами жид многозначительно подмигнул глазом, кивнул головой и поспешно вышел из комнаты.

— Он не здешний, — заговорил поспешно Мазепа, когда дверь за жидом захлопнулась, — значит, надо торопиться… команда наша здесь: в шинке не больше двух работников, кругом пустыня… жид, он, работники — четыре, нас десять…

— Ну и что? — перебил Мазепу Гордиенко, останавливая на нем изумленный взгляд.

— Как что? — продолжал возбужденно Мазепа. — Схватим его, а в случае чего прикончим и работников, и шинкаря.

— Те, те, те! — Гордиенко насмешливо закивал головой. — Эй, пане генеральный, как чужое дело, так ты умеешь ловко размотать по ниточке весь клубочек, а как свое, так готов сразу же всю нитку оборвать! Нет, ты послушай лучше меня. Схватить шляхтича, пустить в ход огонек и «червоные чоботки» — не составляет большого труда; да только, кто поручится, что под пыткой он станет говорить правду, а не дай Бог сдохнет — тогда и все пропало… Как он тут не чванится, но видно, что он только слуга или Тамары, или другого какого злодея, совершившего наезд на хутор; до них-то и нужно нам добраться, а отрубим зверю хвост, не поймаем головы…

— Так что же ты думаешь? — произнес нетерпеливо Мазепа.

— А вот что: прежде всего мы должны прикинуться такими же шляхтичами, как он, выпить с ним пляшку, другую, завязать знакомство, да расспросить кое о чем, а потом и проследить, куда он поедет.

— Твоя правда, — ответил уже совершенно твердым голосом Мазепа.

— Только беседу с ним веди ты, — прибавил Гордиенко, — я по–польски боюсь споткнуться, а ты ведь у нас на всех языках.

— Горазд!

Приятели замолчали. Оба они были сильно взволнованы таким неожиданным открытием заклятого врага, и именно в то время, когда, казалось, утеряна была последняя надежда на отыскание его.

Затаив дух, они с нетерпением поджидали появления незнакомца. Однако прошло немало времени, а жид и незнакомец не возвращались в корчму.

— Что за чертовщина! — воскликнул наконец Гордиенко. — Не случилось ли там с ними чего? Пойду проведаю.

— Тише! — перебил его Мазепа. — Садись на место… кажись, идут…

Действительно, вдали послышались шаги.

Гордиенко поспешил занять свое место и принял самую беспечную позу.

Мазепа устремил внимательно взор на дверь. Шаги раздались еще ближе, чья-то рука дернула дверь, она распахнулась, и в комнату вошел снова жид шинкарь, но теперь на лице его отражались гнев, разочарование, досада…

Незнакомца с ним не было.

— Жиде, — произнес Мазепа, приподымаясь, — а где же пан?