Роберт Паль - Бессмертники — цветы вечности

— Вот мы и пришли к Настеньке, мамочка?

— Пришли, доченька, пришли.

— И мы опять будем читать с Настенькой книжки?

— Почитайте, что ж вам еще делать!

— А ты не будешь торопиться домой?

— Сегодня не буду.

— Даже когда Галочка и Наденька из школы придут?

— Не буду, не буду, если ты не станешь мешать им заниматься!

— Я буду очень стараться, мамочка…

Оставив санки в сенях, они поднялись на второй этаж, миновали кабинет члена Государственного Совета и через неширокий коридор вошли в квартиру Бойковой. Самой Лидии Ивановны дома не оказалось — пропадала где-то на уроках, старшие девочки еще не вернулись с занятий, так что полновластными хозяйками дома были Саша и шестилетняя Настенька.

Завидев гостей, поспешили навстречу. Настенька как старшая помогла Ниночке раздеться и тут же увела в детскую — пеленать кукол и читать книжки. Взрослые тем временем уединились в комнате Александры Петровны. Вместе прочитали первый номер «Уфимского рабочего» (здесь он имелся!), вместе пожалели о Брюхановых и Ямашевых.

— А вот теперь и ты собираешься, — вздохнула Варя. — И почему так: едва люди хорошо узнают друг друга и подружатся, как уже приходится расставаться?

— Не по доброй воле, Варюша, сама знаешь.

Их троих — Лидию Бойкову, Сашу Орехову и ее, Варю Симонову, — сближали не только партийные дела, но и общие интересы. Все они были учительницами, любили детей, помогали друг другу приобретать нужные книги, находить уроки. При встречах им было о чем поговорить, о чем посоветоваться, поэтому встречались они часто и охотно, подолгу засиживаясь за вечерним чаем или праздничными пирогами, готовить их Лидия Ивановна была великая мастерица.

— В Златоусте товарищ Потап висит буквально на волоске, вот комитет и решил перебросить его в Уфу, — стала объяснять причину своего неожиданного отъезда Саша. — Ну а Златоуст это такой орешек… ой-ёй-ёй! Придется покрутиться с этим «наследством».

— Тебе не впервой, Елка.

— Там я буду Лизой. И паспорт уже готов.

— Молодец, подружка. Как приедешь, дай знать, как устроилась, адрес для присылки литературы подбери. Ну и златоустовскую «тетку» работать научи, а то ведь что получается: шрифт наши ребята для них раздобыли, деньгами поделились, пора бы и за дело!

— Работает их «тетка», Варя! Только, слышно, гоняют ее господа жандармы с одного места на другое, тут уж много не наработаешь.

— И все же можно делать больше.

— Постараемся. Вот приеду, разыщу Потапа, разузнаю, что и как, и начну.

Потап — партийная кличка Александра Борисовича Скворцова. Вскоре он действительно прибудет в Уфу, станет членом комитета, а затем уедет делегатом на пятый съезд партии.

— А товарищу Леониду передай, чтобы был поосторожнее, — продолжала Варя. — Есть сведения, что полиция ищет его по всему Уралу. Не хватало, чтобы и его еще пришлось провожать.

Саша порывисто обняла свою подругу и коротко вздохнула.

— Провожать к товарищам, в другую организацию — это не беда. Беда, когда приходится провожать дальше… Откуда возвращаются не скоро и не все…

Профессиональные революционерки, они хорошо знали это. Обе в революционном движении с начала девятисотых годов. Варя — одна из организаторов первого комитета РСДРП в Казани. Там же работала пропагандистом среди рабочих, вышла замуж за товарища по подполью и вскоре потеряла его, замученного в тюрьме жандармами. Потом — работа в Перми, Саратове, Самаре. И вот второй год — в Уфе…

У Саши Ореховой дорога в революцию началась в Вятке, где она родилась и где прошла ее короткая юность. Сначала — занятия в кружках, потом — партийная библиотека, пропагандистская работа среди мастеровых и крестьян пригородных деревень. Там она — Петровна. В 1905 году высокая рыжеволосая девушка появилась в Екатеринбурге. Работала в подпольной типографии, развозила по заводам литературу, вела агитационную работу. Случайный недосмотр — и она в тюрьме. В ноябре того же года, освобожденная по амнистии, она уже в Нижнем Тагиле. Затем в Перми. Здесь она — Лиза. И еще — Ольга. В апреле 1906 года — опять арест. Тюрьма, голодовка и бегство в Уфу. В Уфе она — Елена, Ёлка, Ёлочка, а вот в Златоусте опять будет Лизой…

— Товарищ Андрей, товарищ Потап, товарищ Леонид… — вздохнула Варя. — Столько прекрасных людей, а мы порой даже имени их не знаем.

— Вот так же и у меня. Скоро на собственное имя отзываться перестану, — грустно улыбнулась Саша. — Кем за эти годы я только ни была!..

Помолчали, погрустили, но долго печалиться было не в их характере. Высокая, стройная, со свободно распущенными отчаянно рыжими волосами Саша порой походила на сполох живого пламени. Вот и сейчас, упрямо тряхнув огненной головой, она словно сбросила с себя все печали и задорно усмехнулась.

— А хочешь, Варя, смешное? Про нашу железную Лидию?

И, не дождавшись ответа, стала рассказывать:

— Это было на днях. Поздно вечером к нам постучали. Я открыла, удостоверилась, что свои (их было двое) и повела к Лидии Ивановне. Там разговорились. Оказалось, что товарищи вместе бежали из Сибири. Оба простуженные, усталые, голодные, словом, как все, находящиеся в бегах. Один — твердый эсдек, большевик, другой — тоже эсдек, но только «мягкий», из «меньшинства». Так вот, слушай, что дальше происходит. Наша железная Лидия моментально срывается с места, ставит перед нашим, большевиком то есть, тарелку со щами, а другого будто и нет за столом. Я вытаскиваю ее сюда и принимаюсь стыдить: мол, разве так можно, дорогая хозяюшка, разве это по-человечески и так далее. И знаешь, что она ответила мне? «Но ведь это же меньшевик!» Слышишь! Раз меньшевик, то, выходит, ему и куска хлеба подать нельзя! И еще обижается, когда говорим, что железная…

Ситуация, живо нарисованная Сашей, действительно была смешной.

— Ну и чем же все это кончилось? — поинтересовалась Варя.

— Когда мы вернулись, этот сложный политический вопрос уже был решен в пользу человечности.

— Каким образом?

— А вот таким. Большевик взял из буфета еще одну ложку, и когда мы вошли, они бодро хлебали щи из одной тарелки!..

Вернулись с занятий старшие дочери Лидии Ивановны Галя и Надя. Саша собрала детей на кухне, накрыла на стол и вскоре вернулась к подруге.

— Страсть как люблю детей, даже завидки берут. Хорошо тебе, Варвара, у тебя Ниночка есть, а у меня — никого.

— Будут еще, придет время.

— Когда это время придет, рожать поздно будет. А пока не до себя, пока не до любви, подруга.

— Не до любви, это верно… — грустно отозвалась Варя. — Обзаводиться в наше время семьей по крайней мере неосмотрительно. И мужчине, и женщине.

— Но ведь ты-то ни с чем не посчиталась, и замуж вышла, и дочку родила.