Роберт Паль - Бессмертники — цветы вечности

По собранным им справкам получалось, что накануне ограбления почтовых поездов Эразма Кадомцева в Уфе не было. Уезжал на лечение с братом Мефодием на кавказские воды! Но это — слова! Разве сам он, к примеру, не может распустить о себе слух, что вызван по делу в Департамент полиции в Петербург, а в это время совершенно инкогнито распутывать здесь, в Уфе, какое-нибудь очень хитрое дело? Как вот это, с братьями Кадомцевыми?

Чем больше он думал об этих братьях, тем больше и больше убеждался в их активной причастности ко всем этим блестящим экспроприациям, от которых так и отдает чисто военной, тщательно подготовленной и довольно искусной работой. На войне за такую изобретательность жалуют орденами и другими отличиями. Чем отличить вас, господа Кадомцевы?

Арест Кадомцева, готовившийся с самой весны, к безграничной досаде ротмистра, был исполнен так бестолково, что никаких бесспорных улик не давал. Вместо того, чтобы взять его там, на месте боевых учений дружины, вместе с другими боевиками, с оружием и инструкциями, его берут уже почти в городе и, понятно, лишь с одними предположениями вместо четких, ясных и вполне подтверждаемых обвинений.

Не будучи уличенным ни в чем основательно, Эразм Кадомцев и повел себя соответствующим образом. В какой-то мере помогло ему и то, что эти дураки Бухартовского умудрились взять его вместе с сыном уездного полицейского исправника Сергеем Ключниковым. Тоже нашли боевика, селедочные души! Этак они скоро друг друга хватать начнут, стоит лишь начать!

Продержав несколько дней для выяснения личности, Ключникова выпустили. Откуда было знать Леонтьеву или тому же Бухартовскому, что Сергей Ключников давно и прочно связал свою жизнь с революцией и является активным членом уфимской боевой организации? Вот Кадомцев — другой разговор. Тут было немало весьма правдоподобных предположений и подозрений, но их еще требовалось доказать. Однако материала для доказательства не было, и его выпустили тоже.

Теперь ротмистр кусал локти и устраивал себе самые жестокие разносы, но это было маханием кулаками после драки и ничего не меняло. В оправдание себя он мог, конечно, напомнить, что приставил к Кадомцеву самых лучших своих филеров, что они п о в е л и его прямо от тюремных ворот, не спали дни и ночи, но он не оправдывал себя и этим, потому что, несмотря на все его меры, Эразм из Уфы исчез.

Все надежды на то, что усиленной слежкой удастся в конце концов взять этого опытного конспиратора с поличным, рухнули, и Леонтьев чувствовал, что такого подарка поручик запаса Кадомцев ему больше не преподнесет, что в уфимскую тюрьму его больше не заманишь.

Вместе с этими надеждами рушилось и многое другое, что могло бы приоткрыть тайну революционного подполья на Урале. «Будем работать, — невесело успокаивал он себя. — «Ум приходит, мудрость — медлит», — говорили древние. Хотелось бы надеяться, что в следующий раз мы будем мудрее…»

— Будем мудрее, — повторил Леонтьев, усаживаясь за стол и безо всякого энтузиазма придвигая к себе бумаги. — Литвинцев… Почти полгода под стражей — и никакого толку! Отдать под суд за пользование чужим паспортом? Но у него и паспорта нет. За бродяжничество? Чего проще? Только как бы потом опять не кусать себе локти!.. Пусть посидит еще, это, во всяком случае, будет мудрее…

Отложив дело Литвинцева, он взял лежавшее в папке письмо, машинально распечатал его и так же машинально, все еще думая об этом злополучном Литвинцеве, принялся читать:

«Господин ротмистр! В двух предыдущих письмах я отправил на Ваше имя шифр, которым пользуется уфимская организация РСДРП, и словарь для разговора боевиков на улице или в общественных местах. Все хорошо обдумав, я прошу у Вас встречи, где я мог бы сообщить Вам кое-что для Вас полезного. Хорошим местом для такой встречи может быть трактир на углу Аксаковской и Приютской. Я буду там в среду между 10-ю и 11-ю часами дня. Будьте в штатском. Подойду сам. Бывший член боевой организации эсдеков Андрей Кочетков».

Словно «бывший» было подчеркнуто дважды.

— А что? — радуясь и одновременно страшась чего-то, задумался ротмистр. — Из бывших революционеров иногда получаются неплохие сотрудники жандармских управлений. Если это не ловушка уфимских боевиков, то это как раз то, чего мне все время так не хватало.

Леонтьеву вспомнилось недавнее убийство пристава Бамбурова (средь бела дня и массы гуляющих в Видинеевском саду!), и он зябко поежился: с этими боевиками шутки плохи! Немало неприятностей доставил им и он, так что нужно быть готовым ко всему… Однако иметь среди них своего человека — это так заманчиво… Господи, где же был этот Кочетков раньше, почему так долго молчал?..

В назначенный день и час, сунув в карман револьвер, ротмистр отправился в трактир на Аксаковскую. Для вида заказал что-то рыбное и начал ждать. Ждать пришлось недолго. Едва половой расставил тарелки, Кочетков появился — лет восемнадцати, высокий, хлипкий на вид, бледный, с нервно подергивающимися губами. «Какой хлюпик, — расслабленно усмехнулся ротмистр, — а я-то ожидал увидеть если не Илью Муромца, то уж во всяком случае Алешу Поповича. А тут… боже мой, и такие сморчки держат в страхе весь город!»

— Здравствуйте, господин ротмистр, я — Кочетков, — плюхнувшись на стул, с дрожью выдохнул «бывший боевик».

— Ну и что? — равнодушно глядя мимо него, дернул плечами Леонтьев.

— Как — что? Я пришел, чтобы вы знали… Я долго думал… я…

— Сколько был в дружине?

— Месяцев шесть… Тогда все шли… Время такое, сами понимаете, а теперь вот решил…

— Как вышел из дружины? Почему?

— Не выполнил задания, первого своего задания, — уже лепетал обливавшийся холодным потом добровольный осведомитель. — Я вам сейчас все расскажу. Вы должны знать этот случай, господин ротмистр… Это было зимой… В числе других я должен был бросить бомбу в полицейский участок… на Церковной…

— Помню, — кивнул ротмистр. — Почему снаряд не взорвался?

— Из страха перед броском я не зажег шнур… Он был очень короткий…

— Ясно, за трусость и исключили?

— В общем, пожалуй что, так… Тогда я понял, что это страшные, жестокие люди. Они могут убить не только противника, но и послать на смерть товарища… Я ненавижу их! Я проклинаю тот день, когда связался с ними!..

— Тебя изгнали и ты, озлобившись, решил отомстить. Не так ли?

— Нет, это не месть… Вернее, не только месть. Это принципиально и серьезно, господин ротмистр…

«Лжешь, жалкий и трусливый человечишко, — ковыряясь в тарелке, с неприязнью думал Леонтьев. — Сначала, когда дали в руки оружие, тоже, поди, клялся, что это серьезно и на всю жизнь. А как наложил со страху в штаны, так сразу вспомнил и что молод, и что еще не жил, и что еще не поздно спасти свою шкуру… Ну, что ж, спасай, из тебя кое-что вытянуть можно. Особенно если снова внедрить в организацию и немного поднатаскать…»