Жан-Пьер Шаброль - Гиблая слобода

— Подумаешь… обойдутся и без нас! — отрезал Жако.

Впрочем, рабочие начали уже выходить из барака и направлялись к строящемуся зданию.

Впереди шел длинный Шарбен. Когда он поравнялся с Жако, тот насмешливо хмыкнул, но главарь Шанклозона не соблаговолил поднять брошенную ему перчатку, он лишь пробормотал мимоходом, что ежели парни из Гиблой слободы любят драку, то им скоро представится подходящий случай. Жако попросил его объяснить, что он, собственно, желает этим сказать, но длинный Шарбен сухо ответил, что, когда работаешь на строительстве, следует все‑таки бывать на профсоюзных собраниях, и, не обращая больше внимания на Жако, стал взбираться по дощатому настилу, заменявшему парадную лестницу.

Рабочие шли за ним, оживленно разговаривая. Амбруаз остановился. Он хотел было положить руку на плечо Жако, но тот еле заметно отстранился.

— Ну как, Жако, нравится тебе на…?

— Ничего, но я предпочел бы работать наверху! — ответил Жако, мотнув головой по направлению к вершине здания.

— Потерпи, это придет… надо начинать с…

Амбруаз Леру сделал гримасу, которая должна была заменить конец фразы, и зашагал вслед за остальными рабочими по деревянным мосткам.

— Хоть бы спросил у него, о чем говорили на собрании, — пробормотал, зевая, Рири.

— Не к чему! — пренебрежительно бросил Жако и отправился на свое рабочее место.

Клод задумчиво последовал за ним.

— Амбруаз все же твой от — от — отец, — заметил он тихо.

Жако остановился как вкопанный и, посмотрев блестящими глазами на Клода, отчеканил:

— Нет, он мне не отец!

Клод не стал требовать объяснений.

Жако работал у дороги в первом цехе по заготовке сборных элементов.

Строительство, или иначе Новостройка, напоминало целый городок. Машины, проезжая мимо, замедляли ход, а из окон поезда пассажиры показывали друг другу Новостройку и отмечали, насколько подвинулось строительство первого здания. Затем прибавляли со вздохом: «Во, т бы мне с семьей такую квартирку!» Другие успокаивали себя: «Настоящие казармы!»

Четыре дома в пятнадцать этажей каждый. Около двухсот квартир. В первом здании было в это время уже закончено тринадцать этажей, во втором — только один. У двух остальных был лишь заложен фундамент. Глядя на первое почти готовое здание, нетрудно было себе представить, какой будет общий вид у четырех огромных параллелепипедов, торчащих, как дольмены, среди пустыря, на котором уже работали бульдозеры, планируя участки для будущей рощи, детских парков и новых дорог. Каждый этаж был разделен на квадраты: широкие оконные проемы чередовались с простенками сборной стены.

Барак — столовая находился на придорожной насыпи, метрах в пятидесяти от первого здания. Там же помещались раздевалка и маленькая комнатка профсоюзной организации. Дальше тянулся вдоль дороги длинный цех, в котором замешивали бетон и изготовляли отдельные элементы здания. К цеху прилепился застекленный чуланчик, служивший кабинетом начальнику строительства, а в дни получки превращавшийся в кассу. В третьем и последнем цехе визжали ленточные и циркульные пилы. Это было царство столяров, занятых изготовлением опалубочных форм.

Жако приготовлял бетон в первом цехе. Затем он накладывал его лопатой в тачку и подвозил к рабочему, который загружал смесь в форму. Включался электрический вибратор, форма начинала дрожать с оглушительным треском и останавливалась лишь тогда, когда бетон был уплотнен. Ему давали затвердеть, после чего форму раскрывали, а полученное таким путем бетонное изделие клали в штабель вместе с другими сборными элементами.

Выгрузив тачку, Жако выпрямился. Он положил руки на бедра, отвел локти назад и несколько раз согнул и разогнул спину.

— Тяжело, а? Особенно… без… приз… ки…

— А? Что?

Из‑за вибратора, трещавшего, как пулемет, разговаривать было трудно. Бетонщик проревел, заглушая шум мотора:

— Я говорю, тяжело бывает без привычки!

— Ничего!.. Обой…ся!

Жако провел двумя пальцами по усам. Почувствовал, как под волосками перекатываются крошечные песчинки. То же самое он ощущал под мышками, между пальцами, а когда закрывал глаза — ив уголках век. Стоило вздохнуть всей грудью, и во рту появлялся привкус цемента. Мельчайшая белая или серая пыль проникала во все поры. Бетон смешивался с кровью Жако, становился неотделимой частью его существа. По мере того как росла груда сборных элементов, в нем самом тоже как бы создавался железобетонный костяк, и с каждым днем движения парня становились все медлительнее, все тяжелее. Но в то же время увереннее.

— Кто это?

— А?

— Что это за человек?

— Ла Суре, профсоюзный делегат.

К ним навстречу шел высокий, худой, слегка сутулый мужчина в рабочем костюме. Он бросал внимательные взгляды по сторонам, ко всему приглядываясь. Правая рука была засунута в карман, а левой он держал свернутую трубочкой школьную тетрадь. У делегата были круглые черные глазки, блестящие и живые, но невольно приковывал к себе внимание его длинный, тонкий, треугольной формы нос и полоска темных усиков под ним. Жако напрасно старался отвести глаза от носа Аа Сурса.

— Как… дела… ребята?

— Ни… го.

Бетонщик нагнулся и повернул рукоятку. Вибратор икнул, дыхание его замедлилось, и, трижды всхлипнув, он захлебнулся.

— Здесь не жарко. По этим цехам сквозняки так и разгуливают. Что скажешь, Ла Суре? Что новенького? Как дела с Акционерным обществом?

— Пока ничего.

Ла Суре уселся на штабеле досок. Он подсунул под себя руки, поболтал ногами, внимательно посмотрел на свои башмаки, затем поднял глаза на рабочих. Жако с бетонщиком стояли против него, уперев руки в бока. Трое мужчин помолчали, удовлетворенно поглядывая друг на друга.

— Ну как, Фландрен, доволен ты своим новым помощником?

— Да, что ж, — сказал бетонщик, опустив руки, которые вяло повисли вдоль тела. — Из него, пожалуй, толк выйдет…

— А ты, паренек, доволен? Как тебя величают‑то?

— Леру Жак.

— Так как же, Жак, привыкаешь?

— Да, только…

Жако замолчал. Привычным жестом он тер большим пальцем левой руки место, где когда‑то был указательный палец.

— Что только? — спросил Ла Суре с улыбкой, от которой его усики полезли вверх к внушительному носу.

Теперь Жако стал тереть свой шрам указательным пальцем.

— Только я предпочел бы работать наверху.

Он показал на тринадцатый этаж строящегося здания и стал тереть шрам уже средним пальцем, слегка усмехаясь и ожидая иронической улыбки Ла Сурса. Но тот не засмеялся, напротив, лицо его стало серьезным.

Делегат мечтательно взглянул на новое здание и опять поболтал ногами. Потом тихо сказал:

— Ты прав. Самое прекрасное в работе строителя— это когда чувствуешь, как дом растет у тебя под ногами, подпирает тебя снизу. И чем больше гнешь спину, тем выше поднимаешься в небо.