Жан-Пьер Шаброль - Гиблая слобода

— Я тут ничего не могу поделать, поверь мне.

Чтобы набраться храбрости, Милу перевел взгляд на афишу, призывающую посетить Прованс, и прошептал, словно обращаясь к нарисованной там сосне:

— Но мне‑то ты можешь сказать, знаешь… ты его любишь, того, другого?

Бэбэ встала, прижалась лбом к стене и глухим голосом сказала:

— «Другого» больше нет. И я бы много дала, чтоб его никогда не было.

Милу вплотную подошел к девушке и прошептал еле слышно:

— Но тогда почему же?..

Она отрицательно покачала головой.

— Знаешь, Бэбэ, он очень изменился, наш Жако. Это совсем не тот парень, который заехал в морду мастеру и потом удрал с работы. Не знаю, как тебе это объяснить.

Он стал спокойнее, сдержаннее и в то же время злее. Но теперь уже он злится, когда дело касается других, а не только его. Стройка, жизнь людей, которые его окружают, — все это понемногу изменяет его. Да и ты тоже, сама того не подозревая… Знаешь, Бэбэ, им ведь тяжело приходится с этой забастовкой. Жако нужно собрать сейчас все силы. Нужно иметь ясную голову. Ребята из Гиблой слободы вечно вертятся около него, знаешь. Поэтому, когда ему плохо, и другим бывает плохо… А он несчастлив… на него больно смотреть.

Плечи Бэбэ дрогнули. Она пробормотала:

— Ия тоже несчастна.

— Но тогда почему же?..

Милу показалось, что он услышал рыдание.

— Почему? Я тут ничего не могу поделать. Я несчастна по той гке причине, что и он. И еще по другой причине, гораздо более важной… Извини, Милу, но я не могу тебе этого объяснить. Просто не в силах. Одно только могу тебе сказать: между мной и Жако все кончено, навсегда. Вы оба скоро узнаете, почему. А теперь, умоляю тебя, уходи.

Милу стоял с минуту, опустив руки, затем тихонько взял девушку за плечи и повернул к себе. Он поднял волосы, упавшие ей на лицо: Бэбэ взглянула на него широко открытыми, жалкими, полными слез глазами.

Тогда Милу быстро поцеловал ее в обе щеки и вышел.

Бэбэ долго стояла не двигаясь, скрестив на груди руки и опустив голову, как в церкви. Мимо сновали пассажиры, брали билеты в окошечке кассы. На станцию прибыл поезд. Наконец Бэбэ решилась ехать домой.

На улице Сороки — Воровки ее подхватил поток людей, сошедших с поезда. Все кругом спешили. Девушку толкали, обгоняли, и ей казалось, что каждый уносит с собой частицу ее грез, ее честолюбивых мечтаний, частицу ее самой. Она видела, как бегут и исчезают во тьме ее любовь и роскошная вилла, свадебное путешествие и ее красота, женственность, молодость, превратившиеся в уродливые тени, которые сгибались под тяжестью чемоданов и сумок. А Бэбэ осталась позади одна, точно лодка на мели, которую течение не подхватило, не унесло в море, — одна со своей тоской по этим безбрежным и навеки утерянным просторам.

* * *

Ла Суре умел как‑то по — особому подойти к Жако и длинному Шабрену, взять их обоих за плечи и поговорить по душам.

— До тех пор пока мы не получили ответа ни от министерства, ни от Акционерного общества, нужно быть ко всему готовым. Дела у нас идут слишком уж гладко. А ведь эти люди на все способны, чтобы сломить наше сопротивление.

Делегат задумчиво покачал головой; оба парня с интересом ждали, что он еще скажет. Наконец, словно приняв какое‑то решение, он продолжал:

— Предположим, что в одно прекрасное утро мы придем на работу и обнаружим, что строительная площадка занята отрядами республиканской безопасности и что они нас уже заметили. Как мы с вами тогда поступим?

Он предостерегающе покачал головой и добавил:

— Я сказал: «Предположим…»

Все трое прошли еще несколько шагов; вдруг Ла Суре остановился и удержал ребят за плечи.

— Предположим, что как‑нибудь ночью они подошлют своих людей с динамитом или попросту с кирками. А на следующий день часть стены свалится вам прямо на башку… Ни тебе социального обеспечения, ни страхования на случай инвалидности, вот и выпутывайся как знаешь!

Они молча двинулись дальше, затем снова остановились.

— А возможно и другое: глядишь утром — лестница или часть стены обвалилась, судебный пристав уже прибыл на место и составил протокол, а полицейские гонятся за нами по пятам. «Вредительство забастовщиков» — вот как они это назовут!

— Проклятие! А мне даже в голову все это не приходило! — вздохнул Жако.

— Заметьте, я сказал: «Предположим…» — произнес Ла Суре и вновь зашагал по строительной площадке.

— Надо бы выставить ночью охрану, — предложил Шарбен.

— Вот — вот… — задумчиво проговорил Ла Суре.

— Я мог бы остаться на эту ночь с несколькими парнями из Гиблой слободы.

— Ия тоже с Рыжим и парашютистом…

— Нет. Это будет несправедливо. Вы и так взялись за самую тяжелую работу. Вам надо отдохнуть…

— Дудки! — отрезал Жако. — А остальные разве отдыхают? К примеру, мой отец… ну, мой старикан… Сегодня вечером он отправляется в министерство или еще куда‑то как член делегации рабочих…

— А завтра вечером наступит ваш черед идти с делегацией. Кроме того, вы молоды…

— В том‑то и Дело! — положил конец пререканиям Шарбен.

* * *

Парни притащили из столярной мастерской несколько ведер опилок, и печурка, стоявшая посреди барака, накалилась докрасна.

— Ну вот, все мы в сборе, — с удовлетворением проговорил Жако, потирая шрам на правой руке.

— Не хватает вашего Виктора, — с неменьшим удовлетворением заметил длинный Шарбен.

— Виктор у нас лежебока, другого такого днем с огнем не сыщешь! — прыснул со смеху Мимиль.

— Надо его образумить, не то он плохо кончит.

— Недостает также Клода, — вздохнул Жако.

Он закрыл глаза и прошептал:

— Жанна Толстушка, должно быть, зашла его проведать, утешить, приголубить… Факт! У него все‑таки осталась одна рука, чтобы погладить ее, приласкать.

Жако открыл глаза, посмотрел на свой рубец и снова принялся его шлифовать.

— Что это у тебя? — спросил Шарбен.

— Несчастный случай у станка.

— Ты работал металлистом?

— А как же! Я токарь высшего разряда, милый мой.

— Остался без работы?

— Ясное дело!

— Постой‑ка! У меня как раз дядюшка работает в отделе кадров на заводе Лавалет в Сент — Уане.

— Невредный родственничек!

— Он мог бы принять тебя на работу. Точно.

— Смеешься!

— Да нет же, говорят тебе!

— Кроме шуток?

— Клянусь тебе. Он запросто взял к себе на завод Двух парней из Шанклозона. Можно бы вместе сходить к нему… — И, помолчав, добавил: —Только скорее решайся, а то его куда‑то переводить собираются.

— Но, видишь ли, сейчас…

— За такой случай надо руками и ногами ухватиться. Проворонишь, пеняй на себя.

— Тысяча чертей! Не понимаешь ты, что ли! Не могу же я теперь бросить стройку. Ну и дурень, честное слово!

Жако встал и принялся нервно шагать взад и вперед по бараку. Он остановился перед Рири, который сидел у стола, положив голову на скрещенные руки.