Лев Вирин - Солдат удачи. Исторические повести

— Спасибо, Каспар! Я тебе этого не забуду! Выручил. Сколько я тебе должен за продовольствие и фураж?

Я, конечно, кланяюсь и отвечаю:

— Как истинный верноподданный Вашего Высочества, счастлив быть полезным моему государю в сей грозный час.

Он так и расплылся в улыбке:

— Хорошо! Что просишь?

— Денег мне не надо. Но если Вам будет угодно, освободите меня от налогов.

Курфюрст кивнул секретарю, дескать, заготовь указ. А Карл При- льмайер, его личный секретарь, — мой свояк. Он и подготовил указ о полном иммунитете 8на десять лет. Голубой Король подписал. Я за год оправдал все расходы на обоз и с тех пор богатею. Добрый совет — до­роже денег!

Барон фон Рехберг подарку обрадовался. Накаминные часы были очень большой редкостью, а таких, показывающих ещё и день недели, вовсе никто не видел.

— И завод на четыре дня! Прелесть! — восхищался барон, потя­гивая свой излюбленный мозельвейн.

— Ну и как там наш Голубой Король? — спросил герр Каспар.

— Сейчас он в Италии. Опять требует денег. Наш Макс Эмануил неглуп и энергичен. Мог бы стать дельным королём, но всё портят ог­ромные амбиции. Мечтает сравняться с Людовиком XIV. Король- Солнце — его идеал с детства. Да на столь великие планы у нашей маленькой Баварии ни сил, ни возможностей не хватит. Доведёт он страну до банкротства. Даст Бог, я до этого не доживу.

Барон допил вино и молвил хозяину:

— Приезжай в Мюнхен! Голубой Король хочет переодеть свою гвардию в новые мундиры. Сможешь получить подряд на сукно.

Из Мюнхена хозяин вернулся радостный: такой выгодный под­ряд. Но и озабоченный.

Герр Каспар вызвал Механикуса:

— Сроки жёсткие. К осени Курфюрст хочет вывести гвардию на парад в новых мундирах. А у нас узкое место — сукновалка. Даже если и откажемся от всех прочих заказов, можем не успеть. Поставить бы ещё один-два сукновальных чана! Да водяное колесо с трудом тянет и эти. Посмотрите, что там можно сделать.

Янко пришел в сукновальню вместе с Механикусом. Ковалю тут было интересно всё: и огромное колесо (в Слободке на мельнице раза в два меньше), и ременный привод, и сукновальные чаны.

— Ну, помощник, что думаешь? — спросил фон Шлор.

— Нельзя ли остановить всё это, хоть ненадолго? — спросил Янко.

Мастер перекрыл заслонку на водяном жёлобе. Янко снял при­водные ремни из толстой воловьей кожи и вручную повернул колесо.

— Туго идёт, — заметил он. — Трение большое. Посмотрим под­шипники.

Колесо сидело на толстом дубовом валу длиной в три сажени, концы вала крепились в хомутах подшипников.

— Износился вал-то. Подшипники перетянули, вот и идёт туго. Присобачить на концы по стальному стакану да закрепить в бронзовые кольца. Вал и пойдёт куда легче. У вас в часах калёные стальные под­шипники для бронзовых осей, чтоб трение уменьшить.

Георг фон Шлор покрутил вал, посмотрел подшипники, поду­мал.

— Пожалуй, и дело говоришь. Ещё один чан, а то и два можно выиграть. У тебя Янко голова работает. Начинай стаканы. А я займусь подшипниками.

Инга, сестра Михеля, поселила друзей в маленькой комнате, рядом с кухней. Тесно, не слишком удобно, зато тепло. Четыре года назад она овдовела, и, чтобы прокормить трёх сыновей (старшему — только десять), стирала бельё и сдавала комнаты. Второй этаж дома за­нимала семья Питера, голландца-сукнодела: тощая, высокая жена — фру Хильда — и три девочки.

Полная, шумливая, рыжая Инга весь день крутилась по дому: уби­рала, стирала, стряпала. С утра до вечера шестеро ребятишек с визгом и криком гоняли по дому (во дворе холодно), играли в стражники-раз­бойники.

Вечером, когда детей отправляли спать, можно было спокойно посидеть, поговорить за кухонным столом. Питер, невысокий, осно­вательный мужик, курил кривую пенковую трубку и вспоминал свой любимый Роттердам.

— Что ж вы оттуда уехали, коли там так хорошо? — спросила

Инга.

— Дом сгорел, — ответил Питер. — Здесь хозяин хорошо платит, и жизнь дешевле. Отработаю ещё шесть с половиной лет, соберу на дом, тогда и вернёмся.

Гриша в первый же день попросил у Питера его Евангелие.

— Зачем тебе? — удивился он.

— Ты же кальвинист. И Евангелие на голландском. Хочу голланд­ский язык выучить.

— Голландский — самый лучший язык. Бери.

Григорий старался говорить с соседями по-голландски, осваивал произношение.

Янко отковал стаканы для дубового вала. Вот где пригодился навык работы с листами толстого железа, полученный у Седого Гонзы. А потом заколодело!

Тяжеленные стаканы перекашивало в бабке токарного станка. Два дня бились, пробовали и так, и этак. На третий день Янко приду­мал: забил в стакан деревянную пробку и вколотил в её середину же­лезный штырь. Под штырь — подставка, чурбачок. Канавку смазал бараньим салом — и дело пошло!

Фон Шлор вечером записал в дневнике: «Необразованный па­рень, а до чего светлая голова. Будет время, прикажу изготовить допол­нительную заднюю бабку с вращающимся центром. Тогда можно будет обтачивать на станке и очень тяжёлые детали».

Бронзовые кольца для подшипников точил и полировал сам Ме- ханикус.

За две недели управились. Стальные стаканы на дубовый вал оде­вались с трудом. Мастера помогали. Но за день поставили, закрепили и запустили вал в новых подшипниках.

— Смотри, как легко идёт! — обрадовался Питер. — Теперь и вправду можно бы добавить пару чанов!

Пришёл хозяин. Похвалил.

— Прекрасно, герр Механикус. Надо заказать в Роттердаме два чана. Успеть бы привезти по зимней дороге.

— Прощения просим, — вступил в разговор Янко. — Зачем же их заказывать? Найдётся хороший плотник, так и сами сделаем.

— Ого! Я вижу, подручный у тебя не даром хлеб ест, — обрадо­вался герр Каспар.

— Янко — настоящий мастер. И эти подшипники он придумал, — ответил Механикус. — Хорошо бы его как-то наградить.

— Подумаю, — ответил хозяин.

Янко стал получать на треть больше.

Инга и фру Хильда всё время фыркали друг на друга. За глаза, ко­нечно. Уж очень они были разные.

— Голландская селёдка! Ханжа кальвинистская! Чистюля! — чер­тыхалась Инга, стоило только жене Питера выйти из кухни.

— Рыжая грязнуля! Распустеха! — ворчала фру Хильда вполго­лоса.

Но внешне дамы соблюдали подчёркнутую вежливость и поли­тес.

В воскресенье после обеда фру Хильда угостила Григория жаре­ными пирожками с печёнкой (для своих она готовила отдельно). Пока Гриша ел и нахваливал горячие пирожки, фру, усевшись рядышком, расспрашивала его о доме, о родных.

Стиравшая в углу кухни Инга кипела от злости:

«Бесстыжая сука! У самой муж прилёг вздремнуть после обеда, так она к молодому парню подвалила! — шептала она потихоньку. — Доска белобрысая!»