Рашид Кешоков - По следам Карабаира Кольцо старого шейха

Фотограф встал, повесил аппараты на шею.

— Так что? По машинам?

— Подожди-ка,— сказал Дараев, наблюдая за ищейкой, которая вскочила и обнюхала место, где только что сидели.— Она что-то нашла!..

Проводник нагнулся и, снова выпрямившись, протянул Шукаеву маленькую, позеленевшую медную пуговицу. Ото­рвана она была «с мясом» — кусок вывалянной в глине ма­терии неопределенного цвета остался на ушке.

— Поводите собаку вокруг,— распорядился Дараев. Жунид рассматривал пуговицу.

— Похоже — от гимнастерки? Вадим, как были одеты Кумратов и Барсуков в день получения денег?

— На кассире был штатский костюм в полоску. Рубаш­ка — сатиновая, синяя...

— А охранник?

— Галифе суконные, черные и военного покроя рубашка с отложным воротничком и двумя карманами на груди.

— Верно. Пуговицы?

Вадим Акимович развел руками:

— Неизвестно.

— Запиши. Надо проверить. Так или иначе — нам необ­ходимо ехать в аул Хабль.

— У Барсукова на одежде таких пуговиц не было,— ска­зала Зулета.— Это я могу утверждать.

В половине двенадцатого, когда солнце стояло почти в зените, прекратив бесплодные поиски на холмогорье, с единственным трофеем — медной пуговицей,— Жунид и его спут­ники двинулись дальше.

Проселок был старый, разбитый, с глубокими, продавлен­ными колесами бричек колеями по краям, и ехать пришлось чуть ли не шагом.

Вскоре показалась Кубань, не очень широкая здесь, с берегами, поросшими камышом. Места вокруг лежали живо­писные — балки, широкие овраги, пересекавшие друг друга по всем направлениям, повсюду — распустившиеся березки, молодой орешник, кусты терновника и духмяный, пьянящий запах весенних трав и цветов.

Ехавшая впереди машина Коноплянова, в которой стар­шим был Маремкулов, вдруг резко затормозила.

— Что там? — приотворив дверцу своего «газика», крик­нул Жунид.

— Тут не проедешь...— выходя на дорогу, ответил Ма­ремкулов. — Пешком надо. Если вообще — надо...— последние два слова он произнес совсем тихо, так, что никто его слы­шать не мог.

Проселок неожиданно проваливался в крутой яр и шел дальше по его дну, в самом начале оврага, заваленного двумя сраженными молнией, наполовину обуглившимися стволами.

— Да...— протянул фотограф, щелкнув для порядка за­твором лейки.— Хорошо трахнуло...

— В конце яр расширяется,— сказал Дуденко.— Поляна. Пасека колхозная.

— Далеко? — спросил Жунид.

— Метров триста.

— Тогда идем. Со мной — Вадим, вы... и вы...— он кив­нул проводнику и Семену и добавил на этот раз тоном, недопускающим возражений: — Остальные подождут здесь.

Сбоку от проселка, перегороженного поваленными деревь­ями, змеилась вниз едва заметная тропинка, заросшая тра­вой.

На дне яра Вадим Акимович заметил резкие вдавленные полосы — следы колес пароконной подводы и вмятины конс­ких копыт.

— Займитесь, братцы,— сказал Шукаев.— По-моему, сле­ды не сегодняшние и не вчерашние. Да и в стороне от доро­ги. Если найдете более или менее четкие — сфотографируй­те.

— У нас есть гипс и все необходимое,— сказал фото­граф.— Можем снять отпечатки по всей форме.

— Ну и отлично. Действуйте А мы пока пройдем на пасеку

Овраг дальше, как и говорил Дуденко, расширялся и переходил в лощинку, края которой были здесь пологими, и по ним можно было выйти или выехать в любую сторону. Слева, в низине, текла Кубань, метрах в семистах отсюда, а справа луговина круто поднималась вверх. Вдали торчал се­рый скалистый уступ, освещенный солнцем, а по склону, петляя среди кустов, бежал родничок. На косогоре ровными рядами стояли белые низенькие ящики, над которыми моно­тонно гудело работящее пчелиное племя, и некрашеная фа­нерная будка пасечника, крытая горбылем и толем. Чуть поодаль — две березки, между ними — врезанная в стволы широкая чинаровая пластина, заменяющая стол, и две ска­мейки по обеим его сторонам, на врытых в землю березовых чурбаках. На одной из скамеек сидел мужчина в широкопо­лой войлочной шляпе и старом, неопределенного цвета дожде­вике. Увидев приезжих, он встал и с достоинством ждал приближения гостей.

Жунид хотел было приветствовать хозяина по-черкесски, но, рассмотрев еще издали его скуластое лицо с узкими рас­косыми глазами, понял, что перед ним ногаец или калмык.

— Здравствуйте! Бог — в помощь! Пасечник поклонился.

— Здравствуй, Юсуф,— сказал Семен.

— Вы знакомы? — удивился Шукаев.

— Колхозны ларок на базар знаишь? — улыбаясь во весь рот и показывая два ряда великолепных зубов, спросил Юсуф.— Приходи за медом. Мед — палчики облизать бу­дешь...

На вид ногайцу можно было дать и тридцать и пятьде­сят. Широкоплеч, с полным округлым лицом, с большими руками и толстыми икрами ног, казалось, с трудом втисну­тых в новые кирзовые сапоги, с раскатистым зычным голо­сом, он, пожалуй, и создан был для таких вот мест под солн­цем, где шумит река, курлычат журавли в небе, поет свою неумолчную песню лес под весенним ветром да шумят ран­ние грозы. Помести такого в самую просторную комнату, и будет ему там тесно и неуютно, а комната сразу сделается маленькой и жалкой.

— Почему, Юсуф, не интересуешься? Зачем мы приеха­ли? — улыбаясь, спросил Семен.

— Зачем спрашивать? — все с тем же невозможным ак­

центом и все так же озаряя собеседников заразительной улыб-

кой, ответил ногаец.— Когда милица приходит,— значит, пло­хой дела случился. Значит, спрашивать нада, узнавать нада, искать нада. Так или не так я сказал?

— Так, Юсуф, так,— улыбнулся Жунид.— Кое о чем мы действительно хотели бы вас расспросить. Мы рассчитыва­ем на вашу помощь. Знаете — если люди не помогут, и ми­лиция ничего не сможет сделать...

— Хорошо сказал, началник,— удовлетворенно закивал пасечник.— Правилно сказал. Люди нелзя забывать. Помнить нада. Верить нада. Не всакий, люди — разный бывает...— он хитро подмигнул и раскатисто захохотал, так что за будкой ворчливо тявкнула собачонка.— Садись, началник. Спраши­вай. Будем говорить, чего знаем.

— Пасека давно вывезена сюда?

— Один месяц будет.

— Третьего мая вы уже здесь находились?

— Находились. А как же — находились,- с готовностью отвечал Юсуф.—Три дня до праздник приехали.

— Третьего мая вы ничего подозрительного не заметили? Чужие здесь не проезжали?

— Проезжал, проезжал...— Юсуф пригладил усы, пере­дохнул и начал рассказывать, изредка делая паузы, когда ему не давалось какое-нибудь слово по-русски.

Вадим Акимович быстро записывал, раскрыв планшет на импровизированном столе.

Юсуф показал, что именно третьего мая — он хорошо помнит — тачанка, запряженная парой лошадей гнедой мас­ти, примерно за полчаса до захода солнца, то есть часов в семь-половине восьмого, проезжала по оврагу, мимо пасеки. Седоков было трое, но рассмотрел он их плохо, потому что солнце било прямо в глаза из-за уступа серой скалы. Он их окликнул, но они не остановились: наоборот, хлестнули ко­ней и скрылись в лесу. Юсуф увидел только бросившийся ему в глаза небольшой чемодан, блеснувший замками на поворо­те, который один из неизвестных держал на коленях, и ши­рокую спину возницы в брезентовом плаще и кепке. Двух дру­гих не разглядел совсем.