Рашид Кешоков - По следам Карабаира Кольцо старого шейха

— Нехорошие люди...— заключил свой рассказ пасечник.

— Почему вы так подумали? — спросил Дараев, продол­жая писать.

— Наша звал,— принялся объяснять Юсуф.— Два раза кричал. Голова не ворочал никто. Хороший люди стал бы, гости пришел. Зачем торопился, куда спешал?

— Это все? — коротко спросил Жунид, прерывая разгла­гольствования пасечника.

— Что видел — сказал,— несколько недовольный ответил Юсуф и снова погладил усы.

— Спасибо вам,— встал Дараев.— Подпишите, пожалуй­ста, вот здесь.

Ногаец взял карандаш, помусолил смоченным слюной пальцем и, устроившись поудобнее, начал выводить свою фамилию с такой истовой медлительностью, что Жунид вздох­нул, переглянувшись с Дараевым, и полез в карман за «Каз­беком». Когда долгая церемония подписывания наконец бла­гополучно завершилась, и внизу, на исписанном листе поя­вилась корявая, с буквами разной высоты, расползающими­ся по всем направлениям, подпись пасечника, Жунид снова вздохнул, на этот раз с облегчением. Торопливо попрощав­шись с ногайцем и отказавшись от меда, который он настой­чиво предлагал им отведать, они скорым шагом направились к тому лесу, где их ждали машины.

— В Ольгинскую! И поживее! — сказал Шукаев шофе­ру, когда они сели.— Вечер на носу, а мы почти ничего недобились. Кроме одного...

— Что ты имеешь в виду? — спросил Дараев.

— Чемодан.

— А что — чемодан?

— Вадим, я не узнаю тебя,— покачал головой Жунид.— Разве ты не читал материалы дела вместе со мной?..

— Подожди, подожди! — Вадим Акимович остановил его движением руки.— Ты прав: меня надо было бы высечь! Показания буфетчика столовой, где обедали после получения денег в Госбанке Барсуков и Кумратов! Фибровый чемодан. Он был пуст. На владельца его толком никто не обратил внимания...

— То-то же,— удовлетворенно похлопал его по плечу Шукаев.— А теперь снова — чемодан. И на коленях. Разве пустым его держали бы на коленях?

— Ты думаешь...

— Не знаю. Я пока констатирую факт. Жаль, что ни Юсуф, ни буфетчик не заметили, какого он цвета. Может, это два разных чемодана. А может,— один и тот же...

— Да...— протянул Дараев.— Задача со многими неиз­вестными.

Жунид промолчал, думая о своем. Потом, когда они уже выезжали на асфальт, вдруг сказал, как будто продолжая только что нрерванный разговор:

— Пожалуйста, выясни, как- будем в Черкесске,— пили что-нибудь за обедом кассир, охранник и этот... третий, с чемоданом?

— В столовой спиртное не подают. Правда, они могли принести с собой.

— Вот именно.

В станицу Ольгинскую ездили втроем — Жунид, Вадим и Арсен. Оперативную группу, выделенную Гоголевым, Шукаев оставил в районе пасеки с заданием засветло, насколько удас­тся, выяснить, в каком направлении проследовала тачанка, о которой рассказал ногаец Юсуф.

В Ольгинской им пришлось до самых сумерек дожидать­ся Итляшева, охотника, слышавшего днем третьего мая кри­ки и выстрелы в лесу, на правобережье Кубани. Вернулся он часов в семь с двумя трофеями — зайцем и лисицей, попав­шими в расставленные накануне капканы. Заперев животных в деревянные клетки, стоявшие во дворе, зверолов, несколь­ко встревоженный визитом милиции, вернулся в дом, где его ждали, чтобы допросить, Шукаев и Дараев. Арсен остался в машине.

Поскольку Итляшева до сих пор официально никто не допрашивал из опасения вызвать гнев Коноплянова, решив­шего вопрос по обыкновению с плеча: «Охотничий гай — и баста!», Вадим Акимович составил протокол по всей форме в присутствии двух соседей, согласившихся быть понятыми.

На этот раз им повезло больше, во всяком случае у Жунида был вид человека, который впервые за долгое время почувствовал, наконец, что он на верном пути. Оживился он, когда Итляшев заговорил о трех незнакомых мужчинах, по­казавшихся ему подозрительными.

— Чем они обратили на себя ваше внимание? Зверолов не понял вопроса и недоуменно смотрел на Дараева. Густые брови охотника поднялись вверх, придавая его сухому, аскетического склада лицу сходство с большой, сильной, но доброй птицей. Доброту и спокойное достоинст­во, как у многих людей, которые проводят долгие дни в лесу, наедине с природой, излучали глаза Итляшева — задумчиво-неподвижные, внимательные, глаза человека, который никог­да не лжет.

— Почему они вам не понравились? — упростил вопрос Шукаев.

— В лицо не смотрят,— негромко ответил Итляшев

Неторопливо достал кисет с махоркой, свернул цигарку.— И один к одному не подходят...— говорил он по-русски доволь­но хорошо, правильно строил фразы.

— Как это — «не подходят»?

— Барсук со змеей рядом не живут,— охотно объяснил он.— Лиса с волком — нет. А эти... вышли к дороге — сра­зу видно — чужие один к другому, совсем не подходят.

— Вы запомнили их?

Итляшев слегка пожал плечами и бросил снисходитель­ный взгляд на Дараева.

— Я охотник.

— Тогда — как они выглядели?

Итляшев откашлялся, полез в карман суконной куртки за носовым платком, степенно вытер тонкие губы и стал рассказывать с той же спокойной обстоятельностью, которая сквозила в каждом его движении. По его словам, на одном из встретившихся ему неизвестных была одежда с чужого плеча. На угловатом высоком человеке, лица которого он не видел, потому что тот, сморкаясь, прикрыл его носовым плат­ком, мешковато сидел комбинезон, какие носят железнодорож­ники и мастеровые паровозных депо. Глаза Итляшев запом­нил: маленькие, бегающие и злые. Второй — ниже среднего роста, грузноватый, в брезентовом плаще с капюшоном и охотничьей винтовкой, но не охотник. На вопрос Жунида, почему Итляшев сделал такой вывод, зверолов ответил: «Сы­тый. Толстый, Руки чистые, белые. Ружье плохо держит. Не охотник». Третий... тут Итляшев неожиданно развел рука­ми — не знаю, мол, что и сказать.

— Не рассмотрели его?

— Почему не смотрел? Все видел, все помню. Однако, крашеный он.

— Как это — «крашеный»!? Что вы имеете в виду? — не утерпел Шукаев.

— Брови крашены, борода. Под папахой седые виски, а борода и брови черные, как будто сажей намазал. Чужой весь, не настоящий.

— Грим,— прошептал Жунид.

— Как сказал? — спросил зверолов.

— Нет, ничего. Продолжайте.

Итляшев слегка насупился. Не любил, видимо, когда его перебивали. Посмотрел на притихших, скромно сидевших в углу на стульях понятых, как бы призывая их в свидетели, что не по его вине затягивается дело, и коротко, но с преж­ней степенностью, закончил:

— Тот, крашеный, мешок на спине держал. В мешке — баул. Все.

— Почему вы решили, что это баул? — подался к нему Жунид.

— Оглянулся я, когда они прошли. Сначала думал — коробка, потом, смотрю, ручка торчит.

— В мешке был четырехугольный предмет?