Рашид Кешоков - По следам Карабаира Кольцо старого шейха

— Иди вперед,— без малейшего акцента сказал по-рус­ски старик, легонько толкнув в спину явно оробевшего ви­зитера.

Тот покорно повиновался, с любопытством рассматривая двор и постройки. Все тут было крепко, надежно, с запасом.

Полутораэтажный дом из желтоватого кирпича с затей­ливыми украшениями и полумесяцами на пилястрах, крытый круглой старинной черепицей. В форме оконных рам, дверей, крашеных, видимо, давно, но чистых и аккуратных, мелких кирпичных деталях наружных подоконников и наличников чувствовалось тяготение к восточному великолепию, ограни­ченному, однако, скромными размерами постройки и почер­ком мастера, которому явно не доставало чувства меры и пропорций — домик вышел приземистый, кряжистый, и ему вовсе не шли все эти тяжеловесные излишества. Построен он был, пожалуй, лет сто назад, судя по раскрошившемуся кое-где кирпичу и позеленевшей черепице, но содержался в полном порядке.

Сразу за домом виднелась длинная беленая постройка из туфа с подслеповатыми арочными окошками под самой застре­хой — не то сарай, не та амбар,— а еще дальше — зеленел сад — груши, айва, урюк.

— Мир дому твоему, Омар Садык,— остановился гость у порога.

— Входи,— так же сухо, фальцетом повторил хозяин.

Большая кунацкая, куда Омар Садык проводил человека в папахе, представляла собой классический образец помеще­ний такого рода. Вошедший осторожно переминался с ноги на ногу, не зная, как вести себя среди этой роскоши. Насто­ящий персидский шелк расшитых подушек, турецкий орнамент огромного ковра, покрывающего всю заднюю стену, увешан­ную серебряным оружием — был тут и строгий с коричне­вой рукояткой кабардинский кинжал, и кривой ятаган с уши­ренным косым клинком — страшный нож янычар, и сверка­ющая насечками nq серебру ножен настоящая кубачинская сабля. Пол устлан циновками, сбоку, у стены — инкрустиро­ванный мавританский столик, на котором стояли кальян и искусной работы бронзовый кувшин для вина с шишаком-крышкой, откидывающейся на шарнире. В углу, у окна, в огромной фарфоровой вазе, расписанной миниатюрами, изобра­жающими сцены из жизни сераля [48] Сераль — гарем. , рос куст лимона.

Омар Садык кивнул гостю на подушки, разложенные у стены, и первый показал пример — сел спиной к стене, скрес­тив по-турецки ноги.

Несколько минут старик молча смотрел на смущенного посетителя.

Жесткое волевое лицо хозяина, желтовато-пергаментного цвета с водянистыми, ио все еще пронзительными глаза­ми и ястребиным носом выражало смешанное чувство брез­гливости и презрения. Губ почти совсем не было на этом бесстрастно-холодном лице — узкая ехидная щель. Брови, белые, как вата, изредка шевелились, как бы следуя нетороп­ливому течению его мыслей. Он снял чалму — знак палом­ничества, совершенного в Мекку — хаджа, как называли святое хождение магометане, и обнажил совершенно лысую голову, блестящую, как полированный шар, сплюснутый с двух сторон. Погладил узкую козлиную бородку, тоже белую, словно приклеенную.

— Кто позволил тебе явиться сюда, Зубер?

Зубер Нахов (это был он — блудный братец Зулеты, от­сидевший свой срок за воровство и связь с шайкой, угнав­шей когда-то карабаира) хотел было подскочить со своего места, но Омар Садык удержал его нетерпеливым движени­ем руки.

— Сиди. Не будь лицемерен. Отвечай. И без лишних слов. Зубер открыл рот и снова закрыл, словно лишился голоса. Он видел этого зловещего старика всего в третий раз,

впервые попал к нему в дом, и, несмотря на то, что считал себя человеком бывалым, каковым он и был в действитель­ности с точки зрения любого из своих дружков по уголовно­му миру, но чувствовал себя сегодня словно жалкий нашко­дивший мальчишка, в ожидании розог.

О, он так много слышал об Омаре Садыке!

Старик, сидевший перед ним, прожил долгую, удивитель­ную жизнь, полную разительных перемен и контрастов. Никто не знал его истинной национальности. Омар Садык (кто по­ручится, что это его настоящее имя?) во времена оны учил­ся в Константинополе, был, говорят, близок в молодости к турецкому двору, потом волею судеб попал в Европу,— тут тоже все было окутано тайной — учился в каком-то коллед­же в Эдинбурге, потом колесил по разным странам, был в Шанхае. В предреволюционные годы снова объявился в Рос­сии — преподавал в крымском Аль-Ахраме [49] Аль-Ахрам — духовная мусульманская академия. , потом обосновал­ся в Осетии. Совершил хадж в Мекку, поклонившись святой Каабе, где, по слухам, имел связи с племенем курейшитов, мастеров караванной торговли, разбогател, одновременно став шейхом [50] Шейх (араб.) — глава религиозной общины, учения, секты у мусульман. суннитского [51] Суннизм — ортодоксальное направление в исламе. толка. По возвращении несколько лет. провел в Петербурге — к тому времени он знал уже несколько европейских и восточных языков, великолепно гово­рил по-русски

Теперь для старого Садыка настали трудные времена, хотя, говорят, кое-что осталось у него от прежнего состоя­ния, не дает оскудеть его дому и патент на частную ювелир­ную мастерскую, где работает у него несколько кубачинцев. Помимо легального сбыта продуктов их ремесла, Омар Садык (об этом Зуберу тоже было известно) занимался и скупкой дорогих украшений из золота и драгоценных камней, что уже и вовсе не поощрялось Советской властью.

Помимо всего прочего, старый, на вид немощный чело­век, сидевший перед Зубером Наховым, скрестив ноги на персидской подушке, обладал странным могуществом в кру­гу людей, почему-либо поставивших себя вне закона, к услу­гам которых при случае прибегал, не оставляя без внимания и их нужды.

Сведения эти Зубер почерпнул в свое время у Хапито Гумжачева, с которым пришлось ему посидеть в пересыльной тюрьме по делу карабаира. Чуть ли не под страхом смерти адиюхский конокрад Хапито рассказал Зуберу об Омаре Садыке. А несколько лет спустя воровская изменчивая форту­на снова столкнула Нахова с таинственным шейхом. Было это здесь же, в Дербенте, только не в доме Омара, а на одной из квартир, у человека, известного Зуберу под именем «ба­рона». Там и получили они поручение от старика. Там же он назвал им и велел запомнить свой адрес, но запретил являться к нему без крайней на то необходимости. Правом быть гос­тем Омара Садыка пользовался далеко не каждый.

Некоторые из тех, кто знал шейха по его связям с пре­ступным миром, поговаривали даже, что он сидел уже в трид­цатые годы, но по настоятельным требованиям из-за рубежа, исходившим от мусульманской лиги в Азии, срок наказания ему был сокращен и по отбытии его он появился здесь, в Дагестане, где легко пустил корни, так как знал аварский язык. Дом, в котором Омар Садык жил теперь, по словам Хапито Гумжачева, принадлежал прежде отцу шейха, купцу первой гильдии, убитому в годы гражданской войны в отря­де Шкуро. Вернувшись из мест заключения, Омар Садык, якобы, перекупил дом у его последнего хозяина и устроил в подвале мастерскую.