Рашид Кешоков - По следам Карабаира Кольцо старого шейха

Самуил Чернобыльский дает «консультацию». Омар Садык. Заметка в «Терских ведомостях». Кто рылся в папках с делами? Суета сует и томление духа. Пропажа. Вырванная страница. На сцене появляется Алексей Буеверов.

Первые сутки после отъезда Арсена Сугурова в Дагес­тан, пока Вадим Акимович носился по городским школам в поисках учебника с вырванной страницей, Шукаев занимал­ся канцелярией — это было необходимо при его профессии, хотя со студенческих лет он не мог терпеть бюрократичес­ких бумажек. Он еще раз просмотрел некоторые протоколы допросов, особенно те, которые касались странной кражи мельхиорового кольца с александритом (название камня ему все же удалось установить в инвентарных документах скупоч­ного отдела «Ювелирторга»); решил, что тратить время на повторные допросы заведующего и продавщицы нет смысла — дотошный Бондаренко сделал все на совесть. Затем Жунид разослал шифровки в управления НКВД и органы милиции о розыске Рахмана Бекбоева, по неизвестным причинам уехав­шего из Черкесска. На Одноухого Тау, правда, не падали подозрения о его участии хотя бы в одном из преступлений последних месяцев, но Шукаев считал нужным на всякий случай проверить и такую возможность.

Что же касается бывшего ювелира Чернобыльского и завхоза театра Умара Паритова, то их обоих они допросили вместе с Арсеном накануне его отъезда.

Покончив с бумагами, Жунид заперся в их новой рези­денции, позади кабинета Гоголева и, усевшись на диване, Взвалил себе на колени старую, пожелтевшую подшивку «Терских ведомостей» за 1914 год и стал просматривать послед­ние страницы каждой газеты, где обычно печатались скандаль­ная хроника, информации о происшествиях и уголовных де­лах, слушаемых во Владикавказских судах.

Чтение это, вроде бы, совсем не соответствовало момен­ту, но у Шукаева были свои причины интересоваться столь далеким от его нынешних забот прошлым.

К Чернобыльскому они ездили вдвоем с Сугуровым. При дневном свете — было около четырех часов — домик бывше­го ювелира уже не казался таким темным и мрачным, как тогда ночью. Разросшийся сад укрывал его с улицы почти це­ликом, виднелась только часть окна и рыжая с зеленцой че­репичная крыша. Во дворе все благоухало — старик, видно, имел слабость к цветам, которые росли вдоль аккуратно за­асфальтированной дорожки и на большой круглой клумбе, перед застекленной верандой. Розы, всех цветов и оттенков, ночные фиалки, закрывшие свои оранжевато-желтые лепест­ки, лилии еще в бутонах и уже начинающие распускаться, ирисы — темно-фиолетовые и бледновато-голубые. В задней части двора стояла огромная собачья будка, накрытая куском поржавевшего железа, а возле нее на тоненькой цепочке, натягивая ее, заливисто тявкала беспородная собачонка со злой узенькой мордой и короткими лапами

— Он не укусит,— с типичным еврейским акцентом («вку­сит») сказал хозяин, жестом приглашая гостей в дом.

В комнаты он их не повел, а усадил на веранде, у от­крытого во двор окна, заплетенного снаружи вьющимся ви­ноградом

— И что ви хотите? (его «ви», вместо «вы» сразу напом­нило Жуниду характерный одесский выговор, знакомый боль­ше по фильмам, да по сочинениям Бабеля, потому что в Одессе ему приходилось бывать только проездом).

— Мы из милиции,— сказал Жунид.— И знаем, что ме­сяц с небольшим тому назад у вас уже были наши товари­щи. Просто мы кое-что хотели бы уточнить. Это касается ограбления ювелирного ларька под майские праздники.

— Но я не могу знать про ту ярмарку,— развел руками Чернобыльский и одновременно подкатил глаза вверх, как бы призывая небо в свидетели.— И вообще... Я пенсионер ( он сказал: «пенсионэр»), что мне надо? Маленький кусочек ко­рейки, яичко и стакан кофею. Если просят исделать оценку, я согласен — почему не уважить? И себе какую-никакую красненькую на цветочные семена заработаю. Цветы развожу — страсть, знаете,— семена других сортов с рук покупаю. Дорого. И все. Иных дел по своей профессии не имею.

— И все же, позвольте несколько вопросов. Собственно, нам нужна ваша консультация.

— Исделайте одолжение.

Жунид глазами показал Сугурову, достававшему из план­шета бумагу, что писать ничего не надо, и спросил тоном человека, понимавшего, насколько формальна его миссия, от которой он ничего не ждет. Так, для порядка.

— Какое у вас образование?

— А никакое,— самодовольно усмехнулся старик, потерев лысую голову.— Полгода учился в молодости в Строгановс­ком московском училище прикладного искусства..

— А до этого?

— Ну, как сказать. Хедер [53] Хедер — еврейская школа. , знаете... Однако, рёбе [54] Ребе — учитель. наш человек был с багажом. Древнееврейский там, талмуд — как водится, но и в естественных науках понимал. Потом уж — реальное.

— После училища?

— Всемирно известную фирму Ротшильдов слыхали? — еще больше напыжился Чернобыльский.— Так вот, чтоб вы зна­ли: у Ротшильда во всех странах свои филиалы были, не го­воря об агентах и маклерах. В Одессе я у них служил. Спер­ва — учеником, потом к мастеру приставили. Я способный был, чтоб вы знали. Через два года свою мастерскую заимел. Да что про это вспоминать,— бывший ювелир вздохнул и подка­тил глаза.

— Нет, почему же, все это очень интересно.

— Нынешние мастера того понятия не имеют...— мечта­тельно сказал старик, видимо, с удовольствием предаваясь воспоминаниям.— Измельчало ремесло. Да и материал не тот пошел. Редко когда стоящая вещь попадется. А через мои руки, молодые люди, чтоб вы знали, прошло столько, что хватило бы на три жизни, и каких жизни...

Глаза его заблестели, на щеках проступил легкий румя­нец, короткие толстые пальцы лежавшей на столе руки за­шевелились, словно он вдруг на ощупь почувствовал украше­ния и драгоценности, которые возникли сейчас, как далекий полузабытый мираж, в его памяти.

— Что теперь? Колечко, какой-никакой браслетишко, ну, там, сережки, а стоящих камней — чел да обчелся. А тогда..

Знаете вы, что такое большой и малый букет? Шпильки на корсаж, молодые люди, исделанные в виде цветов! Брилли­анты, изумруды, золото, серебро, амаль. А эгреты, башмач­ные пряжки, диадемы, колье, подвески, шпильки головные, фермуары, шпинели, эполеты, пряжки-аграфы...

Глаза Чернобыльского совсем закрылись, на губах засты­ла блаженная полуулыбка,— он смаковал, перекатывая под языком, как дорогую конфету, каждое из этих названий, почти ничего не говоривших ни Жуниду, ни Арсену.

— А ордена?! Разве теперь ордена? . Так, простите, про­стые бляшки. Чтоб вы знали — Андрей Первозванный — бриллианты, розы, золото, эмаль; Святая Екатерина — брил­лианты, серебро, эмаль; Святая Анна — бриллианты, руби­ны, золото, серебро, эмаль; Александр Невский — бриллиан­ты, розы, серебро, эмаль — мало ли — топазы, филигрань, сапфиры, жемчуга, лазурит — все было... Если уж на груди такой орден — вся грудь, знаете, играет, горит белым огнем..