Рашид Кешоков - По следам Карабаира Кольцо старого шейха

— Судите,— тихо, но твердо сказал он после минутного молчания.— Я все приму, как должное.

Вошел Дыбагов.

— Продолжайте, продолжайте, Степан Степайович,— остановил он поднявшегося было Ляпунова.— Я посижу вот здесь, с Алферовым. Мешать не буду...

— Так...— слазал Ляпунов, пригладив рукой волосы.— История, прямо сказать, некрасивая...

— Куда уж хуже,— согласился Ивасьян, бросив обеспо­коенный взгляд в сторону Дыбагова. Взгляд этот не усколь­знул от внимания Степана Степановича, и он с досадой по­думал, что именно сейчас начальнику управления не стоило приходить.

— Хочу задать вам несколько вопросов,— будничным тоном сказал Ляпунов. В голосе его слышалось: «Все ясно, но ради проформы я должен сделать все, как положено...»

— Пожалуйста...

— Почему вы бросили деньги за окно?

— От страха. Я тысячу раз потом пожалел, что взял их... Будто затмение нашло...

— Почему вы решили, что человеку, который представил­ся вам как Федоров, можно верить? Ведь он мог просто спро­воцировать вас на взятку...

— Не знаю... Я сначала накричал на него... даже взялся за трубку, хотел позвонить Куваеву, но...

— Вдруг отчетливо представили себе, что могут означать для вас пятнадцать тысяч!

— Да...

Ляпунов сел за стол, закурил и задумался, не обращая на Ивасьяна и Дыбагова никакого внимания. Пока все шло хорошо. Ивасьян успокоился, уверившись, что дело его ог­раничивается крупной взяткой, подделкой подписей в дубли­кате дела и использованием служебного положения в корыст­ных целях. Признание — чистосердечное иа первом же до­просе, а значит, можно рассчитывать на небольшой срок».

«Теперь, пожалуй, самое время...»,— подумал Ляпунов и незаметно нажал кнопку звонка.

— Алферов, все записали? — спросил он.

— Да, почти, сейчас кончаю...

— Дайте подследственному прочесть протокол...

Пока Ивасьян читал, Дыбагов порывался что-то сказать Ляпунову, но тот приложил палец к губам. В дверь постучали.

— Войдите...

Тигран Вартанович читал протокол и не обратил внима­ния на вошедшего милиционера. Тот держал в руках кожа­ный саквояж.

— Ставьте на стол,— сказал Ляпунов.

Ивасьян поднял голову и побелел. На столе стоял его саквояж!

— Узнаете? — жестко и быстро спросил Ляпунов.

— Нет...— еле слышно прошептал Ивасьян.— Это не мой...

— Я пока не сказал, что ваш. Но на ручке — ваши от­тиски пальцев. И Алферов видел сквозь щель в калитке, как вы уносили его от Воробьевой!..

— Не знаю, ничего не знаю!..

— Обморок не поможет,— повысил голос Ляпунов.— И имейте в виду: Воробьева и Шагбан Сапиев арестованы. Так что готовьтесь к очным ставкам...

— Ничего не знаю...

— Кстати, зачем-вам понадобились доллары! — Ляпунов положил руку на саквояж.

— Там нет никаких долларов! — визгливо выкрикнул Ивасьян.— И вы это отлично знаете. Несколько лент зубно­го золота — это не доллары!

— Отлично. Где спрятали золото?

Тигран Вартанович открыл рот, оторопело глядя на Ляпу­нова. Вскочил, рванулся к саквояжу, трясущимися руками распахнул его. Саквояж был пуст. Значит, они не нашли! А он, старый дурак, выболтал сам! Ивасьян скрипнул зубами и упал на свой стул.

— Где золото? Как вы, очевидно, понимаете, говорить придется, господин поручик!

— Вы что? — снова подскочил Тигран Вартанович, сжи­мая кулаки.— Да как вы смеете?..

— Смею. Федоров назвал вас поручиком. Это и застави­ло вас отнестись к нему с доверием. Форточка была откры­та, и техничка все слышала. Она подводила в это время фундамент вокруг здания! Разговор ваш о Сапиеве был бо­лее чем подозрителен. И, к вашему сведению, Федоров — вовсе не Федоров, а фальшивомонетчик и авантюрист, неудав­шийся художник в прошлом...

— Нечего шить мне дело! — заорал Ивасьян, перестав сдерживаться.— Мало ли кто как меня назовет! Это не ос­нование!..

— Верно. Но в вашем личном деле — странный пробел. С 1919 по 1921 год. Справки за эти два года о вашей работе в Фастовском райотделении милиции — чистейшая липа!

— Это еще надо доказать!

-- Завтра-послезавтра вам будут предъявлены доказатель­ства. Наконец, еще одно: Муталиб Акбашев...— Ляпунов сде­лал намеренную паузу. Тигран Вартанович замер, но не сдви­нулся с места.— Акбашев вчера пытался бежать за границу на иностранном судне...— Ляпунов снова помедлил, сообра­жая, все ли говорить Ивасьяну. Беда в том, что Акбашеву по дороге из порта в город удалось бежать. Вот уже сутки как его ищут.

— Еще вопрос,— продолжал Степан Степанович.— Если не ошибаюсь, Акбашев — личность вам не безызвестная?

Лицо Ивасьяна исказилось.

— Один, значит, хотел, подлая тварь,— очень тихо ска­зал он.

— Один. Воробьева перед тем, как ее задержали, успела дать ему знать о вашем аресте...

Дыбагов сидел молча. В глазах его было страдальческое выражение, будто он мучился зубной болью.

«Хороший ты человек, Асхад Асламурзович,— подумал Ляпунов, бросив взгляд в его сторону...— но нельзя быть таким близоруким...»

— Будете говорить? — равнодушно спросил Степан Сте­панович Ивасьяна.

— Да,— махнул тот рукой — Пишите...

Часа в три ночи Жунид неожиданно проснулся. Это слу­чилось с ним в первый раз за все время его оперативной работы. Несколько минут он лежал неподвижно, еще весь во власти какого-то назойливого видения, преследовавшего его во сне. Потом снова закрыл глаза, пробуя вспомнить, но не сумел.

Он лежал на деревянной раскладушке в доме Махмуда Коблева. В углу, на тахте, храпел Дараев. Жуниду вдруг захотелось бросить в него чем-нибудь, но он сдержался и, потихоньку встав, оделся и вышел во двор.

Ночь стояла тихая и темная. Ни одной звезды. И совсем тепло. Не похоже, что средина октября.

В конюшне заржала лошадь. Жунид беззвучно засмеял­ся. Ну конечно. Во сне его преследовал один и тот же кош­мар: скачущий прямо на него вздыбленный конь с одним ог­ромным глазом во лбу. Жунид увертывался от него, пытаясь бежать, но ноги увязали в жидкой трясине, доходившей ему до колен...

— Черт побрал бы этого одноглазого мерина,— негромко выругался он и достал папиросу. Ему надоело постоянно клян­чить у Дараева, и вчера он купил в сельпо пачку папирос, решив, что бросит курить позднее, как только развяжется с чохракским делом.

Он присел на ступеньку крыльца и, затянувшись, пустил дым вверх, в черное, пустое небо.

Странно: спал как будто мало, а чувствовал себя гораз­до бодрее вчерашнего. Может быть, стоит подумать, порас­кинуть мозгами?

Несколько минут он колебался. А может, вернуться в дом? Утро вечера мудренее...

Потом вспомнил, что в комнате его опять ждет дараевс-кий храп и, решительно поднявшись, зашагал к калитке.

Аул спал. Лениво и сонно тявкнула какая-то собачонка и, не встретив поддержки у других своих аульских сороди­чей, успокоилась.