Рашид Кешоков - По следам Карабаира Кольцо старого шейха

Едва Шукаев подумал об этом, как в кунацкую вошла сгорбленная седая женщина со слезящимися, пораженными глаукомой глазами и, не замечая го,стя, стоявшего сбоку, от дверей, обратилась к мулле:

— Позволь убрать здесь, Лялям. Балан-Тулхи-Хан резко повернулся и, едва сдерживая гнев, зашипел:

— Не видишь, старая?! Гость у меня! Ступай на кух­ню! — и метнул быстрый взгляд на Жунида. Тот сделал вид, что заинтересован затейливым рисунком ковра у себя под ногами.

Старуха сейчас же исчезла.

— Присядь,— сказал мулла.— Кажется, ты назвал себя Шанибом? Присядь, Шаниб. После долгого пути не грех дать отдых ногам. А твои ноговицы хранят еще пыль горных дорог...

Шукаев сел на тахту. Он все еще не мог опомниться от изумления. Старуха сказала: «Лялям...» Что это — случай­ность? Или...

— Что привело тебя ко мне, сын мой? — усевшись ря­дом, спросил мулла.— Так ты знаешь Хахана?

— Он мой добрый наставник и друг,— с уважением от­ветил Жунид.

— Я учился вместе с ним в Крымском Аль-Ахраме... [37] Духовная мусульманская академия.

— Эфенди,— мягко прервал Жунид.— Я назвал тебе имя Хахана недаром. Он послал меня к тебе. И вот залог того, что я говорю истинную правду...— Он полез за пазуху и достал вчетверо сложенный узорный платок.— Хахан шлет тебе свой поклон.

Балан-Тулхи-Хан торопливо развернул платок и принялся его рассматривать. Жунид сидел, затаив дыхание.

Наконец, черты лица муллы прояснились, и он хитро по­смотрел на гостя.

— Что же ты не сказал сразу? Для друга Хахана, для человека, которому он доверил это,— мулла тряхнул плат­ком,— мой дом открыт и'днем и ночью. Гонзага! Эй, Гонзага, куда ты провалилась?!.

— Я здесь, господин мой,— появилась на пороге старуха.

— Накрой на стол. Подай лучшие кушанья для дорогого гостя из Адыгеи!

Жунид украдкой рассматривал Балан-Тулхи-Хана. Жест­кое волевое лицо, морщинистое и сухое. Губ почти нет со­всем, узкая щель маленького ехидного рта сомкнута. Нос круто выгнут и придает лицу хищное выражение большой нахохлившейся птицы. На голове — ни единого волоска: она блестит, как полированный шар неправильной формы, отра­жая тусклый свет керосиновой лампы.

Белые, как вата, брови муллы шевелились, когда он го­ворил, пронзительно-черные глаза в упор смотрели на собе­седника. Он часто поглаживал свою седую козлиную бородку.

—В наших местах плохо...— медленно начал Жунид, бо­ясь неосторожным словом все испортить.— Никому не дают покоя эти служители дьявола... Асфар Унароков убит в Кутском лесу, Тау...

—Я слышал,— насупился эфенди.— Ты знал Асфара?

—Ротмистр умер у меня на руках,— наполовину соврал Жунид.

—Да примет аллах его душу!

—Аминь, эфенди!

Гонзага принесла дымящееся блюдо с бараниной, миску чепалгашей [38] Чепалгаш (ингуш.) — пирожок с творогом и яйцом. и кувшин араки [39] Арака (каб.) — самогон. .

— Подкрепись, Шаниб,— предложил мулла.— И пове­дай, что привело тебя к нам.

Говорил Балан-Тулхи-Хан по-русски весьма чисто, но с сильным акцентом.

— У тебя уже были гости, эфенди,— полувопроситель­но сказал Шукаев.

— Сегодня в моем доме я принимал весь совет старей­шин аула и большого начальника,— с гордостью ответил Ба­лан-Тулхи-Хан.— Даже в молитве я упомянул его имя...— мулла помедлил.

Шукаев молчал, почтительно ожидая продолжения.

— ... Денгиз. Большой начальник... хитрый, как шайтан. Новая власть простила грехи абрекам, но велела вернуться в аулы и сложить оружие... Дюжина джигитов сегодня спус­тилась с гор. Их скакуны были здесь, у моей коновязи... Те­перь Азамат недосчитается двенадцати своих людей...— Пос­ледние слова он произнес со злорадством.— Выпьем, Шаниб!

Шукаев принял из рук эфенди граненый стакан с аракой и, дождавшись, пока выпьет хозяин, не морщась, опрокинул свой.

— Так чего же ты хочешь?

— Хахан просит возвратить жеребца в Адыгею,— вкрад­чиво сказал Жунид, не глядя на муллу.— От этого зависит спокойствие наших людей..

Балан-Тулхи-Хан побагровел. Рука его, державшая пус­той стакан, дрогнула.

— Азамат заплатит мне за него!.. Ох, заплатит... такой конь! Настоящий карабаир!.

Шукаев не подал вида, как взволновал его ответ эфен-ДИ. Итак, Денгизов не ошибся! Не зря он, Жунид, предпри­нял весь этот маскарад.

Балан-Тулхи-Хан действительно связан с Мамакаевым!

И знает о карабаире!

И, возможно, мулла не тот человек, за которого себя выдает.

Почему Гонзага назвала его «Лялям»?

Стоп. Не следует пороть горячку и торопиться. Чем мень­ше задавать вопросов, тем лучше. Балан-Тулхи-Хан и так все выболтает.

— Азамат — далеко, его не достанешь,— неопределенно сказал Жунид, обгладывая ребрышко.

— Ничего. Мы еще встретимся. Через два дня Азамат почистит подводы с товарами сельпо по дороге в Базоркино... До этого я скажу ему все... Он вернет мне коня, не посмеет не вернуть...

— Не так легко отнять у Азамата то, что попало в его руки,— осторожно сказал Жунид.

— Посмотрим еще,— прошептал мулла.

— А что за подводы? Там будет пожива?

— Хватит на всех. И на твою долю, если захочешь...

— Я подумаю.

— Подумай, подумай.

— Так что мне ответить Хахану, эфенди?

Густые, изогнутые брови эфенди поползли вверх.

— Ты же слышал: Азамат лишил меня моего карабаира!..

— Его у тебя угнали?

— Я не прощу ему,— кипел Балан-Тулхи-Хан.— Мне все известно про него! Над его головой уже собираются тучи: револьвер, из которого убит председатель в Бай-Юрте,— у Азамата. А пулю достали из тела убитого...

— Ты не можешь помочь нам? — упрямо твердил свое Жунид.

— Подожди, Шаниб, я подумаю,— Балан-Тулхи-Хан швыр­нул баранью косточку прямо на ковер.— Может, и помогу. Мне самому дорог конь, но месть за обиду — дороже. Я знаю, где Азамат держит его. Я скажу тебе! Пусть в Адыгее не думают, что старый Лялям Балаев не сдержал клятвы!

И снова Жунид не выказал никаких признаков удивле­ния. Мысль eгo работала сейчас четко и напряженно.

Итак, Лялям Балаев, давнишний друг и сообщник Хаха-на Зафесова, и мулла Балан-Тулхи-Хан — одно и то же лицо! Что ж, в те времена среди конокрадов случались и не такие метаморфозы. Очевидно, все эти годы ревностный служитель ислама вел двойную жизнь На людях и для всех — мулла, достойный и уважаемый эфенди, проповедующий слово про­рока. Но было у него и другое лицо, прикрытое от прихожан мечети «священной черноты корана» — лицо пособника бан­дитов, содержателя притона для конокрадов.

Хахан Зафесов знал это — потому и назвал Бадаева, уверенный, что Шукаев его не найдет.

Так или иначе, но вылазка Жунида принесла блестящий результат. Догадка Денгизова оказалась верна — Балан-Тул­хи-Хан имеет прямое отношение к мамакаевским молодчикам которые тринадцатого готовят налет на транспорт с товара­ми в районе Базоркино. Тот же Мамакаев или кто-либо из его ближайшего окружения выстрелом в упор убил предсе­дателя.