Сергей Семенов - Степь ковыльная

— Молодому военному флоту Черноморскому предстоит славное будущее, в том не сомневаюсь. Надобно всемерно поддерживать его честь и безопасность. Если доказана будет вина Монбрюна, смертной казни достоин сей предатель, государственный изменник.

«Наконец-то спала с него мишура французского маркиза, — подумал Анатолий. — Он подлинно русский человек, любит родину».

Сенявин приветливо обратился к Анатолию:

— Я немало наслышан о вас… Надеюсь, еще будем встречаться… Вижу, орден Георгия, награду храбрым, успели уже заслужить! А я об ордене этом только мечтаю. Его я не променял бы ни на какие звезды с пышными лентами анненскими, владимирскими и даже андреевскими. Впрочем, у меня пока не на что менять: нет ни звезд, ни лент, — весело рассмеялся он, и лицо его стало простым, приветливым.

В ночной тишине гулко, размеренно раздавался стук о мостовую подкованных сапог двух гренадеров и разводящего караул, капрала Матюшина: в десять часов надо было сменять, часовых у дома коменданта. Кряжистому, с широченными плечами, Матюшину минуло уже пятьдесят семь лет, но он славился в своей роте выносливостью и поистине медвежьей силой.

По дороге раздумывал капрал о словах поручика Павлова. Назначая его сегодня не в очередь разводящим, Павлов сказал: «В эту ночь будет устроена нами засада в комендантском саду, только смотри — ни слова об этом ником… Туда должны будут проникнуть через калитку два злоумышленника: один из них, возможно, будет переодет в офицерский мундир. Так вот, когда составляли мы план той засады, не учли одного: а что, как тех разбойников будет сопровождать еще кто-нибудь — ну, слуга, что ли, или другой злодей-сообщник? И только вот сейчас сообразил я это и решил на свой риск привлечь тебя. Когда сменишь ты караул, пройди со сменными сколько-нибудь, а потом прикажи им самим идти в казарму, а сам возвратись, укройся где-нибудь на другой стороне улицы, против калитки в сад, но не прямо против, а на расстоянии нескольких десятков шагов, и выжидай. Грабители должны прийти в двенадцать часов ночи. Когда подымется шум в саду, хватай за шиворот сопровождающего и держи его крепенько, пока я и другие не подоспеем. Силенкой-то господь бог тебя не обидел, с любым совладаешь, знаю».

И хотя тогда на вопрос поручика: «Ты все понял?» — капрал отчеканил, держа руки по швам и вытянувшись в струнку: «Так точно, все понял, ваше благородие», — на самом деле мысли его шли вразброд.

К поручику Павлову в роте относились с уважением и доверием. Не в пример другим офицерам он не бил солдат, не докучал им тупой муштрой, не запускал свои руки в казенные деньги на продовольствие солдат. Все это так, но что несусветное плел он про разбойников? Ведь в карауле у коменданта два гренадера, да и что грабить у него? Всем известно, что он все спустил в карты. И какие такие слуги у разбойников? И зачем одному из них переодеваться в офицерский мундир? Но приказ есть приказ. «Надо его выполнять!» — решил капрал.

Поставив двух новых часовых в будки с черными и белыми, наискось, полосами у подъезда комендантского дома, капрал направился со смененными часовыми в казарму роты, но, пройдя несколько кварталов, остановил солдат и сказал строго:

— Вот что, ребята, вы одни возвращайтесь, а я отлучусь часа на два-три.

И, твердо помня, что по воинскому уставу разводящий должен обязательно довести часовых до казармы, службист Матюшин, чтобы не пошатнулась дисциплина в роте, хмуро добавил:

— Только чтоб ни единая душа в роте того не ведала, что я не довел вас!

Молодые гренадеры остолбенели от изумления, не зная, что и подумать о поведении капрала, и, только когда он отошел десятка на три-четыре шагов, они опомнились.

— Смотри, Сема, вот дела-то! Трактиры да кабаки давно закрыты, — улыбнулся один из гренадеров. — Не иначе, как это он к какой-нибудь кухарке ночью через окно пробираться будет.

И они расхохотались, представив себе огромную тушу старого капрала, пролезающего через тесное оконце.

Деревянный забор высок и поверху утыкан длинными, острием вверх, гвоздями. Первым взобрался на него, встав на плечи казака Денисова, Павлов. Припасенными клещами он отогнул несколько гвоздей и, протянув руку, помог всем остальным взобраться на забор и спуститься в сад.

Правда, не обошлось без маленького приключения: у Саши Астахова, когда он прыгал, лопнули чрезмерно узкие, в обтяжку, лосины.

Ночь была тихая, беззвездная. Лишь изредка показывался из-за густых облаков месяц и лил в старый, посаженный еще турками, запущенный сад призрачный свет свой, точно жидкое, дрожащее серебро. Изредка налетал ветер — и тогда с сухим стуком сталкивались между собой ветки деревьев.

Ждать предстояло еще долго — больше часа. Позднеев предложил говорить как можно меньше и только шепотом. Офицеры завернулись в свои плащи — было прохладно — и укрылись в глубине сада, между садовой железной калиткой и входом в дом со двора. Утомленному Саше — он почти весь день до сбора бродил по городу, как говорил он, «с научной целью подробного и досконального изучения женского населения» — смертельно хотелось спать. Но каждый раз, когда он, согнув плечи, начинал клевать носом, Позднеев щипал его, и Саша обиженно шептал:

— Да я вовсе не сплю, Анатолий Михайлович. Я только замечтался. Чего ж вы щиплете, да еще так пребольно? Разве ж можно нам спать? Я ж понимаю: мы сейчас, как солдаты на часах, — и он опять тяжело опускал голову на грудь.

Близилась полночь, когда с шумом открылась в верхнем этаже окно, выходящее на улицу, и кто-то крикнул скучным, неприятным, точно заржавленным, голосом:

— Эй, часовые, чего вам мерзнуть-то напрасно? Заходите в переднюю погреться. Там вас кухарка угостит кой-чем. Скажете потом начальнику караула, что это я, комендант, приказал.

У Позднеева радостно дрогнуло сердце: «Хорошо! Во-первых, это еще одна улика против Лоскутова. А во-вторых, очень похоже на то, что свидание не отложено, а состоится в эту ночь. А все-таки наглость какая — снимать солдат с поста! Боится, видно, что часовые могут услыхать шум в саду».

Слышно было, как стукнула дверь, гренадеры вошли в переднюю. И опять мелькнула мысль у Анатолия: «Молодые, должно быть, солдаты, недавнего рекрутского набора. Ну уж и достанется им от Павлова за нарушение устава!»

Позднеев не знал, конечно, что в эту же минуту капрал Матюшин, прячась в подворотне на другой стороне улицы, исступленно потрясает огромным кулаком уходящим с поста часовым, шепча:

— Вот я ужо вам завтра пропишу, негодным, как пост бросать!..

Прошло еще с полчаса тяжелого, томительного ожидания. Откуда-то издали донеслись двенадцать глухих, надтреснутых ударов церковного колокола. И тотчас же послышались чьи-то шаги на улице — неуверенные, неровные: то поспешные, то замедленные. Так ходят те, кто, озираясь, по сторонам, боится преследования.