Сергей Семенов - Степь ковыльная

Домна Ивановна улеглась на скрипящую кровать в соседней комнате, и вскоре раздался ее могучий храп, которого, казалось бы, никак нельзя было ожидать от этой тщедушной старушки. Черные усатые тараканы забегали суетливо около печки, встревоженные тем храпом.

Длинной чередой проносились мысли Сергуньки: «Не везет нам! Опасная встреча с Колькой Корытиным… Вася не приехал, я он сейчас так нужен!.. С Настей не удастся, наверное, свидеться. Так тоскую по ней! Ежели бы довелось встретиться, сказал бы: „Брось все, едем с нами на коне моем!“»

Вдруг послышался резкий, нетерпеливый стук в ставню. Сергунька вздрогнул, выхватил пистолет из-за кушака, подошел к оконцу. С улицы прозвучал приглушенный женский голос:

— Это я, Настя… Вы спите, Домна Ивановна?

Забыв обо всем на свете, не успев даже засунуть пистолет за пояс, Сергунька кинулся к двери, рывком сбросил засов.

— Кто это? — пугливо спросила Настя, дрожа всем телом. Была она без шубы, только пуховый платок прикрывал ее голову и плечи.

— Настя, Настенька… Это я, Сергунька. Как хорошо, что ты пришла!..

Обняв за плечи, он взял ее в комнату, где горела лучина, усадил на скамью. Никогда не казалось она ему такой красивой, как сейчас, с раскрасневшимися щеками, с ямочками на них, с длинными ресницами, запушенными снежинками, с задорными глазами.

— Положи пистоль, — приказала она строго, хотя глаза ее светились, как звезды, — а то ненароком выпалишь в меня… Да потише говори, чтоб не разбудить Домну Ивановну.

Сергунька смущенно положил на стол пистолет, сел рядом с Настей, хотел обнять ее, но она ласково отстранила его руку и торопливо рассказала все, что слышала в этот день во дворе атаманском: о том, что проведали о наезде в Черкасск Денисова, что собираются большие силы для похода на Есауловскую станицу и что поход тот, должно быть, состоится раньше, чем намечалось, но когда именно, она того не знает.

Лицо Сергуньки омрачилось. Он сказал сквозь зубы:

— Дурные вести принесла ты, Настя! Завтра утром постараемся выбраться из Черкасска. — И вырвалось горячо, из глубины сердца: — Настя, едем со мной! Казбек — конь добрый, вынесет нас обоих. Ты же дала обещание быть всегда вместе!

Настя сидела, не шелохнувшись, опустив ресницы. Потом, тяжко вздохнув, ответила:

— Нет, Сергунька, нельзя, никак нельзя… Не о себе думаю… Как могу я мать под удар поставить? Сам знаешь, круто расправится с ней атаман… Занедужила она, лежит пластом на кровати. Да и Домна Ивановна… Ведь всем ведомо, что часто к ней хожу, заподозрят и ее… И еще: хорош твой Казбек, слов нет, а все же трудно будет ему двух умчать при неминуемой погоне. Из-за меня погибнешь и ты…

С трудом пересилив острую боль в сердце, он сказал ласково:

— Ну что ж, Настя, не судьба, видно, нам вместе быть. Не могу неволить тебя…

В наступившей темноте голос его звучал глухо.

Настя в отчаянии закрыла лицо руками, потом приникла к нему, обняла:

— Прощевай пока!.. Верю: увидимся!

Она вышла из комнаты. Дрожащими руками откинула засов, шагнула на улицу, приостановилась, борясь с собой, и опрометью побежала, словно за ней гнался кто-то.

Ноги у Сергея подкашивались, как от смертельной усталости. Он возвратился в комнату, высек огонь, зажег новую лучинку.

Прошло уже часа два после отъезда Павла и Федора. Тревога все больше овладевала Сергунькой. Вспомнил он, как, уходя, сказал ему Павлик особенно задушевно: «Ты никуда без нас не отлучайся. Жди Настю. — Павел улыбнулся тогда, и от этого сразу смягчилось его строгое лицо. — Расспроси ее хорошенько… Если что случится с нами недоброе, мчись в Есауловскую. А ежели схватят тебя при выезде из города, говори, что давно отмежевался от меня и к мятежным делам никак не причастен».

Сергунька улегся кое-как на узкой, неудобной лавке, но тотчас же вскочил: где-то не близко, но явственно загрохотали пистолетные выстрелы. Он беспокойно заметался по комнате, потом решил: «Поеду. Если в капкан попали они, попытаюсь помочь, а если другое что, вернусь сюда, пережду утра».

На улице было темно, падали влажные хлопья снега, свистел ветер. Сергунька прислушался: «Да, да, — подумал горестно, — на Криничной палят, где живет Дерябин. В беду попали…» Он погнал коня в карьер, домчался до Криничной, но едва завернул в улицу, как его окружили конники.

— Стой, кто ты есть?

Сергунька выхватил клинок, но в тот же миг сильным ударом короткой пики его вышибло из седла. Сергунька упал. На него сразу навалились, обезоружили, связали руки и увели, подталкивая пинками. Повернув голову к хозяину, печально заржал Казбек.

Едва Сергунька сделал несколько шагов, как сзади послышались торжествующие крики:

— Теперь всем каюк! Ворвались наши в хату Дерябина!

Сергуньку ввели в приземистое здание черкасской тюрьмы, втолкнули в камеру. Воздух в ней был зловонный и спертый. Отовсюду слышался храп; кто-то стонал во сне, бредил. Но вот из темноты раздался спокойный насмешливый голос:

— Ты что как пень стоишь? Слушай мою команду: шаг вперед, три шага вправо! — Сергунька машинально выполнил команду. — А теперь ложись рядом на солому и спи. Утро вечера мудренее, браток!..

Сергунька заснул тяжелым, свинцовым сном. И привиделась ему гроза. Закружились песчаные вихри на шляху, сгустились клубами лохматые тучи, жутко заполыхало небо огнями… Молнии прорезали, распарывая, тугие тучи. Загрохотали раскаты грома. Полосами побежали по степи черные тени. Все в ней испуганно затаилось. Затихли птицы, смолкли кузнечики. И лишь каменная баба на высоком кургане недвижным взором смотрела в бушующую грозу… Низко-низко над стадом овец, которых гнал пастушонок Сергунька, пролетал огромный орел. Почему-то был он двуглавым, как на царских монетах. Пролетел, сделал крутой поворот и вот опять несется, рассекая воздух над самой головой, будто задумал схватить его когтями, унести в свое убежище и там исклевать его сердце… Помертвевший Сергунька хотел было броситься на землю, но преодолел страх, щелкнул кнутом, отогнал хищника, и тот понесся над степью, медленно взмахивая страшными крыльями.

Когда Костин проснулся, было около полудня, через запыленные оконца, пробитые почти на высоте потолка, с трудом пробивались лучи солнца. Сосед по камере — тот самый, который указал вчера место, — спросил:

— Ты кто таков?

Сергей внимательно взглянул на соседа. Открытое лицо пожилого кряжистого казака с добродушным, но проницательным взглядом показалось Сергуньке знакомым, но где видел его, никак не вспоминалось. Немного колеблясь, стоит ли называть себя, ответил тихо:

— Костин я, Сергей…

— Выходит дело, начисто забыл меня? — усмехнулся в рыжеватую бороду сосед. — А ведь четыре года назад во рву под Измаилом вместе сражались, хоть был я полка Краснушкина, а ты — Сысоева.