Сергей Семенов - Степь ковыльная

— Да их можно уже считать покойниками! — мрачно ухмыльнулся Корытин. — Правда, не миновать того, что перед смертью пыткам предаст их полковник, чтобы всю подноготную выведать. И не таким хребты ломали!

Павел продолжал сохранять равнодушный вид, прикрыв глаза синеватыми веками, а Костин стиснул зубы так, что желваки выступили на скулах.

— Завтра утром и выедем, — сказал Корытин. — Передохнуть надобно и мне и коню моему. Уж так-то спешил я свидеться с дорогими моими одностаничниками! Верите ли, сам напросился ехать! У меня с ними счеты давние, пора уже свести их. Долг платежом красен!

Федоров сам присмотрел, чтобы арестованных крепко заковали в кандалы.

Едва захлопнулась дверь за ними, Сергунька спросил:

— Ты что ж лежишь, Павлик? И бледный какой-то: Уж не занемог ли?

— Нет, я здоров, — негромко ответил Павел. — Так, что-то сумно стало… Не о себе, а о деле нашем думаю. Все идет вразброд. Возьми полки наши в Таврии. Крепко надеялся я, что целиком уйдут они на Дон, а так что?.. Триста человек — разве это подмога? Одна надежда на Хопер и Медведицу. Но что, если и те округа войсками наводнены, как Дон в половодье?

— Да, видать, дела наши неважнецкие, — признал Сергунька. — Ну, что было — видали, что станется — увидим. Ныне надо и о самих себе подумать. Вот слушай… — И он рассказал о встрече с Федором на площади.

Заметив, как заискрились глаза Павла и порозовели бледные щеки, Сергунька радостно проговорил:

— Я так и думал, что не покинут нас в беде, не такие это люди. Правда, гадина Корытин помешать может. Вон караульных понаставили, да и у дверей наших двое сторожат. — Потом, наклоняясь к лицу Павла, шепнул весело: — А ведь пилочку-то, подарок Настеньки, я сохранил. Полезь-ка ко мне в карман, в кандалах-то несподручно мне. Там в кисете, внизу. Запасливый да опасливый два века живут.

Всю эту ночь изумлялись караульные казаки, дремавшие у двери камеры: вместо того чтобы предаваться скорби да печали, узники затеяли веселый разговор, сыпали шутками-прибаутками, даже песни — правда, вполголоса — напевали, чтобы заглушить визг напильника.

— Чисто рехнулись, ей-богу! — говорили караульные, качая недоуменно головами.

Все ж к утру Сергунька и Павел приуныли: где она, обещанная Федором выручка?

Забрезжил рассвет. Узников посадили в телегу, и под конвоем «выростков» — десяти совсем молодых казаков и Корытина, важно ехавшего впереди, телега двинулась из хутора.

У Чертова лога внезапно раздались выстрелы. Корытин был смертельно ранен в голову. Из оврага показалось десятка полтора всадников. Они мчались развернутым строем на конвой, охватывая его с трех сторон. Конвоиры пытались бежать, но под одним убило лошадь, другие сами повернули назад. Они не оказали никакого сопротивления: молодые казаки были ошеломлены и внезапным нападением, и смертью Корытина, и тем еще, что арестованные чудесным образом поломали свои кандалы и бросились навстречу своим друзьям.

К Сергуньке подскакал кареглазый казачок, потрепал его за рыжеватый чуб:

— Будешь без меня самовольно в разведку ходить?

— Анастасий! Свет мой, Настенька! Без тебя отныне — ни шагу. Ей же, ей!.. — сияло лицо Сергуньки. Он крепко сжал рукой тонкие, сильные пальцы Насти, державшие повод.

А тем временем Пименов, выстроив на шляху спешенных и обезоруженных конвоиров, пытливо взглянул на небо, будто ища у него ответа, потом приказал спокойно, ровным голосом:

— А ну, Машлыкин, Пономарев, Огнев, Карасев, шаг вперед!

Вызванные вышли растерянно из ряда. «Волшебник он, что ли? — думали казачки. — Откуда нас знает?»

Были они из семей «дюжих» и опасались крутой расправы.

Пименов медленно, точно обдумывая что-то, сказал:

— Жаль вас, казаки… Совсем молоды, не повинны ни в чем… Но время военное, а батьки ваши, знаю доподлинно, руку атаманскую держат. — И видя побледневшие, точно известью присыпанные лица молодых казачат, Пименов закончил: — Коней у вас отбираю. Садитесь живо на телегу. Проедем еще с десяток верст — всех отпущу, но с условием, чтоб навек закаялись идти против тех, кого атаманы бунтовщиками зовут. Поймите: не за свои достатки и прибыль поднялись мы.

Раздались нестройные радостные крики конвоиров:

— Николи не будем!.. Будьте здравы!.. Удачи вам!

С удивлением заметил Павел Денисов, что Назар, который успел привязаться к нему и Сергуньке, не проявил никакой радости: лицо его было хмуро, губы подергивались.

Тело Корытина с обрыва сбросили, потом отправились в путь.

Через десяток верст Пименов отпустил конвоиров-«выростков», сказав им сердечно:

— Ну, прощевайте, казаки. Не поминайте нас лихом. Не лиходеи мы, а заступники за народ. Передайте наш низкий поклон сотнику, атаману Федорову. И скажите ему, — угрозой зазвенел голос Пименова, — что ежели не утихомирится он, так ждет его та же участь, что и Корытина!

…Мерно шагали по шляху уже притомившиеся кони. Покручивая длинный ус, рассказывал Пименов Павлу Денисову и Сергуньке:

— Когда задержали вы эскадрон гусарский, свернули мы с дороги и схоронились в хуторе Дунином. Прозвали его так потому, что хутор тот когда-то, лет полтораста назад, основала казачка Дуня вместе со своим мужем. Рассказывают о ней хуторяне, что смелой, силы богатырской, красоты дивной была Дуня. Жила она в Вешках, а слава о ней бежала по всем окрестным станицам. А в тот хутор глухой, в песках сыпучих, пошла она заместо монастыря, потому приревновала мужа к одной казачке, приподняла ее высоко и так грякнула о землю, что у той кровь изо рта — и дух вон. Маются ныне хуторяне, население-то с той поры умножилось, а земли, урожай дающей, совсем мало, больше рыболовством живут. И все же никуда переселяться не хотят: любят свою сторонку, хоть и неприветлива она. Там у них ни одного «дюжего» нет — сплошь беднота… двенадцать дворов… Три казака в наш отряд вступили… Ох, казаки и казачки там! — усмехнулся Пименов. — Все как на подбор! Сами говорят: «Дунины потомки мы…»

— Ну, хутор мы сами увидим, — перебил Павел, — а ты поведай нам, почему вы в Чертовом логу засаду устроили?

— Ну, то ж понятно, почему… Хутор большой, и нам пришлось бы наступать всем отрядом, а не хотелось показывать, сколько нас. Дошло бы дело до драки. Корытин мог и прикончить вас, закованных… А о том, что вас заковали и наутро собираются в Черкасск отправить, Федя проведал от Назара. Назар нам и фамилии ваших конвоиров сообщил и у кого из них отцы богатеи сказал.

— Постой, — удивился Сергунька. — А откуда же Федор знает Назара?

— Отец Назара, Петр Митрофанович, из той же Зимовейской станицы, что и наш Федор. Какую-то причастность имел к пугачевскому делу, а потому и переселился сюда, к родне своей.