Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

Бадия целый день ластилась к мужу, узнав о том, что его шашские родственники прислали в Бухару письмо, приглашая мастера Нусрата приехать погостить в Шаш [48] Во II и I веке до нашей эры Ташкент и окрестные земли вокруг него назывались Чач. В VIII веке, в период арабских завоеваний, Шаш стал крупным торговым центром с развитыми кустарными промыслами. Иранцы называли его также Бинкент. Ғород был окружен высокими стенами, внутренняя часть называлась Рабади-дахил, а внешняя часть — Рабади-харидж. В XI–XII вв. караханиды стали называть город Ташкентом. В XIII веке Хорезмшах, после него монголы, а также в 1214 году Кучлихан разрушили Ташкент. К XIV веку вновь город стал восстанавливаться и обратился в важную экономическую и стратегическую опору Тимура и тимуридов. .

А вечером, когда они остались одни, Бадия ласково попросила его:

— Возьмите и меня тоже с собою в Шаш, ну, пожалуйста, возьмите.

— Но ведь приглашен не я, а отец, — ответил Зульфикар, нежно обнимая ее.

Бадия выскользнула из его объятий.

— Вы же поедете с ним! Попросите взять меня тоже, — протянула она таким печальным и нежным голоском, что сердце Зульфикара дрогнуло. Ну как ей отказать? Ведь так говорила она с ним еще там, в Хорасане, на празднике весны у подножия Кухисиёха.

— Как скорбен и печален был наш путь из Герата в Бухару, — продолжала Бадия. — А теперь из Бухары в Шаш путь наш будет радостным и счастливым. Мне очень хочется поехать. Ведь родные мамы тоже есть в Шаше. Ах, мне просто не терпится увидеть этот древний город.

Старый дед и дядья Зульфикара приглашали родственников побывать у них. Особенно же им хотелось повидаться с уста Нусратом, в чьем доме в махалле Укчи они жили.

Масума-бека хотя и родилась в Бухаре, но ее дальние родственники жили в Шаше. Она почему-то твердо верила, что там, в махалле Шаршин, найдутся родичи и кто-нибудь из них непременно вспомнит и узнает ее. Ей давно хотелось найти кого-нибудь из них и сообщить, что она, мол, жива и здорова. А кроме того, Шаш считался одним из крупных пограничных резиденций Мирзы Улугбека на востоке и находился как раз на скрещении путей из Астрабада и Мавераннахра в знаменитые места паломничества Султаним.

Узнав о желании невестки ехать вместе с ними, уста Нусрат улыбнулся.

— В последние годы, — промолвил он, — наш родной город стал для нас слишком далеким. Мы никак не могли добраться до него — несколько раз он переходил в руки Барака Углона, даштикипчакского хана. И вот теперь мы собрались поехать туда. И если маша любимая невестка выразила желание ехать вместе с нами к нашим родственникам, то мы можем только радоваться этому.

Услыхав речь ycтa Нусрата, зодчий усмехнулся: ведь говорят же, что когда выданная замуж дочь собирается навестить своих родителей, то даже веник в доме трясется от страха, как бы она и его не прихватила с собой. А уж наша Бадия… Хорошо, если она не перевезет сюда весь Шаш со всеми родственниками и знакомыми.

— И переселит, — подхватил Заврак. — Человеку, избавившему Хорасан от Караилана, перед которым годами тряслись от страха люди, ничего не стоит перевезти в Бухару целый город! Моя госпожа легко справится с этим делом.

Масума-бека расхохоталась.

Вносившая чай Бадия поняла, что разговор шел о ней, и испугалась, как бы Заврак не испортил все дело.

— Отец, — попросила она, — позвольте и мне поехать в Ташкент. А господин Нишапури — вечное препятствие на моем пути, вы же сами знаете.

— Господин Нишапури ничего дурного не сказал, наоборот, заступился за тебя, — улыбнулся зодчий.

— Моя госпожа вечно ищет во мне дурное, — покраснел Заврак. — А здесь ведь не Герат, а Бухара. Хорасан, где вы, моя госпожа, могли нарядиться юношей и скакать на коне куда угодно, остался далеко-далеко.

Бадия хотела ответить ему, да постеснялась свекра. И все же вполголоса бросила Завраку:

— А мне разрешили поехать. И вообще мы с Зульфикаром теперь люди самостоятельные. Вот выдаст вас мой отец замуж, вы тоже получите самостоятельность, господин Нишапури.

Все рассмеялись. Завраку ничего не оставалось, как присоединиться к общему веселью.

— О достоинстве шашских жителей еще Фирдоуси сказал: «Шашский стрелок из своего лука попадает прямо в глаз оленя». Это поистине великий город, — заметил зодчий, желая перевести разговор на другую тему.

Через неделю Бадия и Зульфикар, вместе с большим караваном, отправились в Шаш. Пробыли они там два месяца и уже к осени вернулись в Бухару. А вместе с ними приехали погостить и трое дядьев, и Каракыз — дочь старшего дяди уста Кудрата, прелестная смуглая девушка уже на выданье, которая успела от души привязаться к Бадие. Дядья, целых двадцать лет не видавшие уста Нусрата, волновались и радовались, всячески расхваливали Бадию, привезшую их сюда.

Не прошло и недели, как Заврак, встретив Бадию, которая пришла проведать отца, отвел ее в сторону и, забыв на сей раз свои шуточки, принялся расспрашивать о Каракыз.

— Ого, господин Нишапури, что я слышу? — расхохоталась Бадия. — Оказывается, и камень тоже может издавать звуки. Не вы ли говорили, что женитесь только в своем родном городе Нишапуре. Что одни только синеокие нишапурские девушки умницы и красавицы. А черноглазые тюркские, вроде меня, просто глупышки? Каракыз с младшим дядей скоро возвращается в Ташкент. Там ее замуж выдадут. — г Ну что вы так расщебетались, госпожа, — улыбнулся Заврак. — Я хотел поговорить с вами, как с родной сестрой, а вы… Я и вправду женюсь в Нишапуре, Здесь я чужак, бесприютный странник. Всю свою любовь и преданность я отдал своему учителю. Зачем же мне жениться? К тому же у мужчины, который собирается жениться, хоть что-нибудь должно быть за душой. А у меня, кроме старой куртки, ничего нет. Господь обрек меня на бедность и одиночество. Ну ничего, проживу на этом свете и так. Авось в раю меня удостоит своим вниманием прелестная пери или гурия.

— Ах вы плут, — расхохоталась Бадия. — Известный плут Нишапури! Если вы пожелаете жениться, неужто отец будет ставить вам препятствия? Но ведь вы и сами до сих пор не проявляли ни малейшей охоты обзавестись семьей. Так что я впервые слышу стон вашей души. _

— Не проявлял охоты! Охота у меня есть. Но что поделаешь? Сколько лет я страдал, вздыхал, а вы так и не вышли за меня замуж! Хоть вроде я не хуже других…

— Эй, Нишапури, не лукавьте со мной!

— Да я и не лукавлю, я говорю то, что есть. Я ведь обделен судьбой. Как же, выйдете вы замуж за одноглазого! Никому я не нужен, кроме своего учителя, И как собака подохну вот на этом пороге.

— Господи, да разве дело в красоте?

— Господь как раз и обделил меня тем, что нравится девушкам, — красотой, отнял у меня счастье. И удел мой — страдания. Ну кто за меня пойдет? А эта ташкентская хоть и черная изюминка, а очень бы подошла мне…