Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

— На, пей! — Али наполнил деревянную чашку водой и протянул юродивому. — Пей, родной. Видно, я впрямь нет у меня в городе иного друга, кроме тебя.

— Дай еще, — сказал юродивый, жадно выпив всю воду до последней капли.

Али снова наполнил чашку. И эту чашку юродивый осушил одним духом.

— Налить еще?

— Хватит, — отрезал юродивый, распустив губы в блаженной улыбке. А затем, раскрыв ладони, он стал читать благодарственную молитву.

— Молись, молись, — сказал Али, — ты человек бедный, твоя молитва быстро дойдет до бога, пусть всевышний облегчит страдания зодчего — ведь он сейчас бредет по пустыне, и сердце его полно горечи, пусть примет аллах душу безвинно загубленного его сына Низамеддина.

И оба, закончив молитву, одновременно провели ладонями по лицу.

— Господин зодчий уехал, я сунулся было в дом его, но меня на порог не пустили, — объяснил Али юродивому, по-прежнему блаженно улыбающемуся.

— Ночью явился со своим войском Афрасиаб [38] Афрасиаб — легендарный герой. Его именем названо го- ,—затянул нараспев юродивый, — я схватил свой священный меч Зульфикар, и началось великое побоище, ни один из огнепоклонников не уцелел. Нынче ночью Афрасиаб явится снова, и хочу дать вам добрый совет — будьте и вы тоже начеку! Ведь он, Афрасиаб, снес голову своему зятю. Явится он с бесчисленным воинством, но я их всех изничтожу.

Али-мешкобчи взглянул на юродивого и понял, что на того снова накатило. Распростившись со своим странным собеседником, Али направился в сторону Кандахарского базара. Его путь лежал опять через махаллю Дарул Хуфо, но она была уже не та, что прежде, когда тут жил зодчий, ничто в ней не привлекало взора. Зачем он снова явился сюда, зачем? Но, видно, влечет человека туда, где отдыхал он душой и сердцем, где его радушно привечали. Новый хозяин дома своим холодным тоном, пренебрежительным взглядом точно огрел его дубиной по голове, и он тогда ушел.

«Совсем так, — подумалось ему, — выгоняют из дома корову, убедившись, что она яловая, и бедняжка, помыкавшись несколько дней, пытается опять проникнуть под родимый кров, но ее снова выгоняют, и так повторяется несколько раз, пока изгнанница не присоединится к стаду бродячих коров».

А когда дошел до Али-водоноса слух, что к изгнанию Наджмеддина Бухари причастен и коварный Чалаби и что именно из-за него покинул Герат старый грузин Джорджи, а также и гончары, он, целыми днями бродя по базарам, во всеуслышание выкрикивал:

— Слушайте все! Самых достойных людей изгоняют из Хорасана, нельзя больше терпеть тиранию господ и знати!

Вскоре после этого скончалась жена водоноса Али, ион решил тоже покинуть Герат и вернуться в Сабзавар. Но стыдно ему было показаться в таком виде перед своими родичами и знакомыми. Вот тогда-то и пришла ему в голову мысль побеседовать с устадом Кавамом, который, по слухам, был близким другом уехавшего зодчего. И он пошел к устаду Каваму. Хвала аллаху, достойный сей муж сразу догадался, как мучительно трудно было водоносу Али произнести дорогое ему имя Наджмеддина Бухари, принял его дружески и расстелил перед ним дастархан. И в знак уважения к великодушному хозяину Али вскоре прислуживал на свадьбе его сына Худододбека. А когда кончилось многодневное пиршество, Али обратился к устаду Казаму с просьбой пристроить его к какому-нибудь каравану, направляющемуся в Бухару. И закончил свою просьбу обещанием молиться за устада Кавама до скончания века. Устад Кавам обещал навеет справки, асам все дивился, как этот человек, с его точки зрения низкого звания, успел всей душой прилепиться к зодчему Наджмеддину и по-стопному уважения, никто никогда не выказывал подобной привязанности.

И снова начал ходить на стройку медресе Али-мешкобчи, и снова поил студеной водой всех жаждущих. Но однажды повстречался ему Ахмад Чалаби и крикнул:

— Эй ты, дай напиться!

Но, отвернув от него лицо свое, Али сказал:

— Нет у меня воды.

— Как нету? Вон же у тебя полный бурдюк.

— Полный-то он полный, но эта вода из источника Чашмаи Хизр. Не про вас она.

— Дурень!

— Дело в том, что для вас, господин, я пожалел бы даже воды из лужи на коровьем базаре.

— Вон отсюда! — рявкнул Чалаби.

Ничего не ответил Али, только бросил на обидчика испепеляющий гневный взгляд.

В конце месяца рамазан в Герат должен был прибыть Амир Аль-Джаваир. Правители надеялись, что пышная встреча именитого гостя и сопровождающие ее торжества отвлекут внимание народа, наполнят его сердце радостью. Но они жестоко просчитались. Казни, разбой, грабежи, изгнания и постоянные угрозы, безнаказанность сильных мира сего, вражда царевичей между собой уже давно ввергли народ в нищету, и было ему не до празднеств и торжеств. А тем временем Али-мешкобчи бродил по базарам и выкрикивал, как глашатай, что близится светопреставление, что все вельможи — лицемеры и предатели, что совесть и справедливость покидают людские сердца. А вернувшись вечером в свою жалкую хибарку, он первым делом брался за книгу «Чор дервиш». Хотя он в детстве не ходил в школу, научился читать сам. Но дороже самой книги были заложенные между страниц хрустящие листки бумаги, которые вручил ему зодчий и на которых он всю жизнь свою выписывал изречения мудрецов. В изречениях этих возвеличивались такие добродетели, как человеколюбие, учтивость и воспитанность, честный труд, мужество, совестливость, справедливость, живость ума, и бичевались такие пороки, как леность, лихоимство, злоба, лживость, ревность, клевета, наушничество, спесь и предательство. И понятно, люди, кормившиеся на царском дворе, негодо-поведовавшего эти истины. Однажды два есаула под стерегли у источника Али-мешкобчи, который по-прежнему ходил по базарам и клеймил жестокие времена, бессердечность вельмож, лихоимство и жестокосердие, и исколотили его палками, приговаривая:

— Как смел ты, ничтожный чужак, замутить наш источник!

А на прощание еще раскровенили ему пятки, чтобы не мог он больше ходить.

Ближе к вечеру мешкобчи, лежавшего без чувств на земле, нашли какие-то неизвестные люди и отнесли а его хибарку. Утром, придя в себя, он обнаружил, что кто-то перевязал его раны, а рядом поставили чашку воды и положили лепешку, Кто это мог сделать? Ведь он, Али, здесь чужак, никому не нужный и одинокий человек, Изгнан зодчий, тот, кто понимал его душу, пекся о нем! Кто же это вырвал его из рук стражей — этих хищных, злобных волков, кто принес его в хибарку и кто уложил? Ведь во всем городе у него не осталось друзей. Али терзала боль, он не в силах был поднять голову, но вдруг после полудня дверь хибарки открылась и вошли двое юношей, неся небольшой сверточек. Поклонившись хозяину, они осторожно опустились рядом с ним. Один из них, двадцатилетний красавец, по-видимому ученик медресе, щегольски повязывал голову чалмой, у второго же, крупного, плотного юноши, только-только пробивались усики. Муллавачча — ученик медресе — полушепотом сообщил, что вчера вечером они нашли Али у родника и вдвоем дотащили до дому. Страдая от жестоких побоев Али все же не сдавался, и хотя каждое его слово прерывалось стоном, он заявил юношам, что будь у него священный меч святого Хазрата, он изничтожил бы все это мерзкое семя, извел бы под корень всех вельмож, царевичей, не пощадил бы даже самого государя.