Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

— Посмотрите, что сделали со мной эти шакалы, неужто они бога не боятся? — закончил он свою пламенную тираду, тяжело дыша от нового приступа боли.

— Нет, не боятся они бога, — полушепотом сказал юный муллавачча. — Тимуридам вскружила голову власть, для них мы, да что мы, все люди на свете — ничтожные мурашки. И мы пострадали, уважаемый.

А кто вы такие будете?

— Мы друзья Низамеддина и Ахмада Лура.

— А, вот оно в чем дело, — протянул Али, — Настоящим бойцом был Низамеддин. Я хорошо знал его. Значит, всех ваших друзей казнили, а вы остались только вдвоем?

— Нет, нас очень много, — ответил муллавачча. — Всех нас не казнишь.

— А, вот в чем дело, — снова протянул Али.

— Нас привела к вам жалость, желание оказать помощь такому честному бедняку, как вы, и еще мы хотели вам вот что сказать — один в поле не воин, не нужно вам надрываться и подвергать свою жизнь опасности, действуя в одиночку на свой страх и риск. Лучше присоединяйтесь к нам. Если уж плакать, то вместе, если бить врага, то тоже вместе.

— А как вас зовут, славные юноши? — осведомился Али.

— Я известен под кличкой Талаба, что значит ученик, — ответил красавец, — а друга моего прозвали Интикомом — Мстителем. Вот выздоровеете и приходите к нам в медресе Алия.

Юноши поднялись и стали прощаться.

— Разумеется, приду, — сказал Али и дружелюбно взглянул на двух юношей, назвавших ему не имена свои, а клички.

Как благодарен он был за их теплоту, за все сделанное ему добро!

А во вторник в махалле Дарул Хуфо появились двое каких-то незнакомцев и постучались в калитку бывшего дома зодчего. Калитку им открыл человек с мясистым лицом и бросил на пришельцев холодный, недружелюбный взгляд, и чувствовалось, ему хочется дать им понять нарочитой медлительностью, что он не простой человек, а лицо значительное, должностное.

— Здравствуйте! — одновременно сказали незнакомцы. У нас есть дело до господина зодчего, будь те любезны, позовите его.

— Уж не суд ли помещался здесь раньше? — насмешливо осведомился новый хозяин дома.

Незнакомцы молча переглянулись.

Видать, не зря прогнали его из столицы. Я тут кое-что узнал и про его отца.

— Просим прощения, господин, очевидно, мы ошиблись.

Калитка с треском захлопнулась.

А двое незнакомцев, оставшись на пустынной улице, снова удивленно переглянулись.

— Сон это или явь?

— Видать, явь, — твердо проговорил один из пришельцев.

Это был человек средних лет, с реденькой бородкой, зато его собеседник мог по праву гордиться роскошными черными усами. Первым был ремесленник-сапожник по прозвищу Фармон-каль, что означает «Лысый повелитель». Еще в детстве он переболел паршой, долго ходил в гнойниках и болячках и исцелился только в зрелом возрасте. Поэтому он носил тюбетейку, хаджи, закрывавшую до ушей его безволосую голову. Малый он был простодушный, любил посмеяться и пошутить. Зачастую, сидя в компании друзей, он сам первый, обнажив голову, начинал отпускать остроты по собственному адресу, а поскольку человек он был речистый, то друзья покатывались с хохоту. Он шил на всю семью зодчего ичиги, кавуши и сапоги. Иногда сам зодчий заглядывал к нему в лавку на Кандахарском базаре, сядет, бывало, и заведет с шутником-сапожником долгую беседу.

Его приятель, по прозвищу Парфи-сутак, Недотепа, тот, что кичился своими роскошными усами, занимался выделкой кожи на дому и особенно славился выделкой сагри — дорогой зеленой кожи для кавушей, которую он и сбывал ремесленникам. Был он человек беспечный, на язык не боек. Фармон-каль и Парфи-недотепа дружили с раннего детства, оба были всей душой привязаны к зодчему и часто ходили просить у него совета. Узнав о казни Низамеддина, они поспешили проведать зодчего, старались утешить старика в таком его горе, но им и в голову прийти не могло, что такой уважаемый муж, как Наджмеддин Бухари, может быть изгнан из Герата. Обоих приятелей озадачили насмешливые слова тепе-решного хозяина дома зодчего, спросившего с насмешкой: «Уж не суд ли был здесь?»

Они и впрямь шли из суда, где слушалось дело их тал на одного оптового торговца, но никак не мог получить с него полагающиеся ему деньги и принес на него жалобу в суд. Но так как богач сумел вовремя дать судье взятку, дело было решено в его пользу, а несчастный ремесленник был объявлен мошенником. С трудом удалось им утешить пострадавшего, который громко стонал и бил себя в грудь. И ремесленник тут же поведал им о другом преступлении оправданного купца: он покушался на честь чужой жены, но мошенник и здесь вышел сухим из воды, так как сумел откупиться деньгами. Поговорив со злополучным ремесленником, наши друзья отправились к Пирмухаммаду-печнику.

Сам печник возился во дворе вместе с сыновьями, он должен был сдать заказчику в срок новый тандыр для печения лепешек. Был он огромного роста, широк в плечах, и массивная фигура его казалась еще колоритнее оттого, что ом повязал себе лоб скрученным в жгут платком. Отложив в сторону свой инструмент, он шагнул навстречу гостям и крепко пожал им руки. Все трое — отошли в сторону, чтобы их не услышали сыновья, и уселись в тени айвана. После обычной благодарственной молитвы первым заговорил Парфи-недотепа:

— От верного человека нам удалось узнать, что тайная служба Мухаммада Аргуна не спускает своего змеиного глаза с семьи зодчего — отца покойного Низамеддина. И намерена тишком покончить с ним. Этот человек посоветовал нам предупредить зодчего, мы было пошли к нему, но он уже продал дом и уехал.

— Хоть вы и опоздали, но еще не поздно спросить совета у уважаемого господина Талабы, — раздумчиво протянул печник. — Лично я сказать вам ничего не могу. Вспомните-ка слова господина Талабы, что нельзя ничего предпринимать, не обсудив предварительно этого дела со всеми. Удивляюсь, как мавляна мог послать вас прямо в махаллю Дарул Хуфо. Он же знает, что ничего нельзя делать по собственному почину.

— Приятно слушать умные речи, — отозвался Парфи. — Ведь еще по пути сюда я вам твердил, что нужно сначала заглянуть в медресе.

— А мы не прочь и сейчас туда заглянуть, — подхватил Фармон-каль.

— Только будьте осторожны, — посоветовал Пир-мухаммад-печник. — Возьмите пару сапог или ичигов и спокойненько идите в медресе. Главное в нашем положении — действовать осмотрительно, не торопясь, ибо кто зря суетится, привлекает всеобщее внимание.

Выпив по пиале чая, они поднялись и направились домой. Выполняя разумный совет печника, они завернули в платок пару ичигов и, подойдя к медресе, обошли его вокруг. А через некоторое время к ним приблизился юный муллавачча с книгой в руке и в щегольски повязанной чалме. Это и был сам Талаба. Его явно заинтересовали принесенные для продажи ичиги, он даже поторговался немного, но, как только была разыграна первая часть необходимой комедии, он сразу заговорил о делах. Фармон-каль коротко рассказал обо всем случившемся Талабе, а тот, повертев для виду в руках ичиги, как бы интересуясь качеством товара, и осмотрев их со всех сторон, быстро проговорил: