Александр Сегень - Ричард Львиное Сердце: Поющий король

— У меня такое чувство, Беранжера, — сказал он королеве с несколько странной веселостью, — будто вчерашний день залетел ко мне из чьей-то другой жизни. Может такое быть?

— Какое? — спросила Беренгария.

— Ну, допустим, Нерон или Калигула потеряли один из своих дней, он упал в будущее и достался на долю мне.

— Ах, Ришар! Как ты можешь шутить!

— Мне ничего иного не остается.

— Лучше помолись.

— Не хочется.

— Ришар!

— Когда не хочется молиться, лучше не заставлять себя.

— Ты не прав. Когда не хочется молиться, нужно обратиться к Богу в молитве с просьбой, чтобы он ниспослал желание молиться.

— Лучше я поеду на речку, посмотрю на следы когтей своих. Быть может, тогда мне захочется помолиться.

Выйдя из дворца госпитальеров, в котором он провел эту ночь с Беренгарией, Ричард сел на своего Фовеля и отправился к месту вчерашнего убийства заложников. Его сопровождали оруженосец Люк и Гийом де Летанг, а также Годфруа де Лузиньян, который только что поправился после леонардии и мечтал о любом развлечении, хотя бы даже таком, как зрелище множества обезглавленных трупов.

— Напрасно мы собрались туда, ваше величество, — заметил Люк де Пон.

— Не твое дело, Угудеусь, — усмехнулся Ричард. — Если уж я совершил такое злодеяние, должен же я посмотреть на дело когтей своих.

Они ехали медленно, а когда стали приближаться к реке, Фовель вдруг начал пятиться, как напроказившая кошка, которую тянут за шкирку к месту совершенной ею пакости. Он громко ржал и ни в какую не хотел идти дальше.

— Ну что, друзья мои, — сказал наконец Ричард. — Раз Фовель советует нам не доезжать до того места, нам, пожалуй, следует прислушаться к его мнению, ибо конь мой несказанно умен.

— В отличие от меня, стало быть, — проворчал Люк де Пон обиженно.

Годфруа Лузиньянский все же отправился со своей свитой смотреть на реку, запруженную двумя тысячами обезглавленных тел. Не успел Ричард со своими оруженосцами возвратиться в город, вернулся и Годфруа. Вид у него был бледный.

— Пожалуй, еще никогда мне не доводилось видеть более страшного зрелища, — сказал он. — Советую вам, эн Ришар, все же съездить, полюбопытствовать.

Но Ричард не внял совету Годфруа и постарался больше не думать о реке Бел, заваленной страшными обезглавленными телами. Он начал готовить войска к скорейшему выступлению из Акры. Ветер с запада становился все крепче, от недавнего непереносимого зноя не осталось и следа. Было жарко, но если ты попадал в струю ветра, становилось хорошо, свежо, и хотелось жить, дышать, действовать.

Двадцать второго августа в замке Монкретьен собрался большой военный совет, на котором присутствовали все главные вожди, все военачальники объединенного крестового воинства. Первым делом все высказались о готовности своих войск к выступлению. Никто не возражал против долгожданного похода, все радовались смягчению зноя и свежему ветру. Затем встал вопрос о направлении движения. Тут мнения резко разделились. Великие магистры тамплиеров и госпитальеров склоняли крестоносцев полностью повторить поход Саладина, когда он захватывал Святую Землю несколько лет тому назад, — то есть сначала отвоевать побережье и лишь потом идти на Иерусалим.

— Я полностью поддерживаю эн Гарнье и эн Робера, — сказал король Англии, выслушав де Напа и де Сабле. — Отрезав побережье, мы будем надежнее чувствовать себя со спины, когда двинемся на Иерусалим-сюр-терр.

— Но у Саладина был Хиттин, когда он бросился завоевывать побережье, — возражал Конрад Монферратский.

— А у нас — Сен-Жан-д’Акр, — настаивал Робер де Сабле, переглядываясь со своим сенешалем Жаном де Жизором и Гарнье де Напом. — Разве это не равнозначная победа?

— Почти равнозначная, — кивал Гарнье де Нап.

— Никакого сравнения! — продолжал не соглашаться Конрад. — При Хиттине мы потеряли все, а здесь Саладин не потерял и десятой доли своих сил.

— Зато у нас в руках Маштуб и Каракуш, они останутся в оковах до тех пор, пока мы не отвоюем все Иерусалимское королевство, — сказал Анри де Шампань. — И лишь тогда отдадим их Саладину за большой выкуп или достойно обменяем на кого-нибудь.

— Что ж, кроме Маштуба и Каракуша, у Саладина нет хороших полководцев? — фыркнул Гуго де Бургонь.

— Представьте себе, эн Гуго, их нет у него, — сказал Жан де Бриенн. — У султана слишком много братьев, все они славные малые, и все руководят войсками, но полководческого дара, такого, как у самого Саладина, у них нет.

— Да, это так, — вынужден был согласиться Конрад. — Если бы у Саладина были такие вожди, какие собрались здесь на этот совет, он бы давно смел крестоносцев со Святой Земли в море.

— Но что будет, если он захочет напасть на Акру в то время, как мы отправимся в поход? — спросил барон фон Зигенбранд.

— Для этой цели мы оставим в городе крепкий гарнизон, — ответил Ричард. — Предлагаю оставить рыцарей ордена Пресвятой Богородицы. В случае осады Зигенбранд будет нашим Маштубом.

— А Каракушем? — спросил Конрад.

— Вы, эн Конрад, — ответил английский король. — Никому, кроме вас, я не могу доверить Иерусалим-сюр-мер. Надежнее нет человека.

— Но я хотел тоже идти.

— Если обстановка будет благоприятствовать, вы сами поймете, когда можно будет оставить Иерусалим-сюр-мер на попечении одного Зигенбранда.

Конрад препирался еще некоторое время, но в конце концов вынужден был уступить общему мнению. Точно так же оказалось больше сторонников похода на юг, чем на юго-восток. Поскольку все дали отчет о полной боевой готовности, выступать решено было уже завтра утром.

В этот вечер в огромном лагере крестоносцев, раскинувшемся в самой Акре и вокруг нее, царило всеобщее радостное воодушевление. Уже почти никто не настаивал на том, чтобы сразу идти на Иерусалим, каждый предвидел, как приятно будет двигаться вдоль берега, обдуваемого свежим западным ветром с моря, никто не думал о том, что Аскалон может оказаться таким же крепким орешком, как Акра, и о том, что на пути к Аскалону лежит множество крепостей и замков, которые тоже надо будет завоевать. Все допоздна натачивали оружие, проверяли, все ли в полном порядке, готовили лошадей и лишь перед сном ненадолго сели у костров, выпили понемногу вина и спели «Лон-лон-ля! Дайте нам пройти!». Песня, сочиненная Ричардом, была уже известна всем, а трубачи сочинили к ней красивое сопровождение.

На рассвете следующего дня, двадцать третьего августа, именно этой мелодией трубачи возвестили побудку. Ричард на своем Фовеле самым первым выехал из Морских ворот города и повел войска за собой, двое знаменосцев ехало рядом с ним, у одного в руках было знамя Святого Георгия, у другого — стяг с Чашей Святого Грааля. Беренгария ехала в обозе, и ревнивый Ричард то и дело оглядывался, ища глазами рыцаря де Тараскона. Но, впрочем, ему теперь было не до ревности. Впервые за много-много дней в душе его воскресло летучее настроение, еще немного — и он готов был спеть что-нибудь, а ведь он не пел ни разу с того самого дня, как его свалила арнолидия-леонардия!