Александр Старшинов - Завещание императора

— Жена у меня умница, — рассказывал Плиний. Он почти не прикасался к еде, только говорил. В своем роде это служило ему пищей. — Она читает все написанные мною речи, а когда я выступаю перед знатными горожанами, непременно сидит за занавескою и слушает. Сами понимаете, присутствовать открыто ей не позволяет скромность.

Юная Кальпурния, слушая похвалы, заливалась краской от смущения.

— Кальпурния моя — пример добродетельной матроны, вот о ком стоит писать стихи, а не смаковать те жуткие уродства, коими потчует нас Ювенал в своих эпиграммах, — поучал собравшихся Плиний.

— Никогда не поверю, что сам ты не баловался дерзкими стишками, — усмехнулся Приск.

Плиний неожиданно покраснел. Ну надо же! Вроде и не молодой уже человек, а смущается не хуже юной женушки.

— То лишь невинные шалости, — заверил Плиний. — И я никогда ничего не писал со злобою. Даже описывая мерзости, творимые страшным доносчиком Регулом, я говорил о тех делах не со злорадством, а с сожалением.

— Неужели ни на кого не можешь разозлиться? — недоверчиво покачал головой военный трибун.

Плиний на миг задумался.

— Да, случалось… Не без этого… — признался наместник почти шепотом и даже с некоторым смущением, но, по мере того как говорил, все повышал голос: — На кураторов здешних строек злился и злюсь. Воровство в провинции чудовищное, особенно в строительстве. Представь, дважды никомедийцы пытались возвести водопровод. Один раз — истратили более трех миллионов сестерциев — и соорудили несколько арок акведука из квадратных каменных плит. А во второй раз начали работы, вложили двести тысяч, но опять воды не получили. Какие-то старые плиты нам удалось пустить в дело, а прочие арки акведука я приказал достроить из кирпича — так дешевле получилось и быстрее. Наконец только в этом году появилась в Никомедии чистая вода. А где же три с половиною миллиона? Думаешь, мне удалось их отыскать? Как бы не так! — в сердцах воскликнул наместник.

Беззубый старик из городского совета оказался к тому же и глух — он безмятежно глотал паштет, пока наместник поносил его товарищей по буле в хвост и в гриву.

— Все кураторы строек при этом сами же члены городского совета, то есть перед собою отчитываются за воровство и вранье и друг друга покрывают, как легионеры щитами во время атаки. Так же точно обстоит дело и в Никее — возвели театр на болоте, и достроить нет никакой возможности — театр тонет, идет трещинами, а на стройку истрачено уже десять миллионов сестерциев! Десять миллионов! Вот так, дорогой мой Приск, буквально в болоте топят они миллионы — никому не на пользу.

— Ну тут ты неправ. Кое-кто пользу извлекает — для собственного денежного сундука, — заметил гость.

— О да! — вздохнул Плиний. — Про все их безобразия я отписал императору, и наш наилучший принцепс был страшно разгневан [54] Плиний Младший описал все «художества» местных кураторов строек в своих письмах Траяну. . Он, разумеется, ждет от меня, что я найду виновных и накажу расхитителей со всей строгостью… — Наместник вздохнул. — Но, право же, куда проще схватить каких-нибудь беглых рабов и разбойников да наказать их плетьми или распятием, нежели вырвать из плотного змеиного клубка казнокрадов хотя бы одного.

— А нельзя этих ворюг как-нибудь заставить вернуть деньги? — мечтательно спросил Приск, понимая, что подобные мечты вряд ли сбудутся.

В ответ Плиний вздохнул еще тяжелее.

Ясно было, что завоевать еще одно царство куда проще.

Наутро, выслушав просьбы и отдав распоряжения секретарю, наместник пригласил Приска к себе в библиотеку — посмотреть на собрание греческих свитков и допросить наконец странного арестанта — то ли беглого раба, то ли посланца Децебалова, что был отправлен к Пакору еще в Первую Дакийскую кампанию и с тех пор так и жил на Востоке.

Как выяснилось, арестанта держали во дворце, к тому же не слишком строго — один из телохранителей наместника за ним приглядывал, да и то время от времени. А обретался Калидром — ни мало ни много — на кухне, где теперь готовил для наместника всякие изысканные блюда. Вчерашних сазанов к столу сварил и полил соусом не кто иной, как Калидром.

— И ты ему доверяешь? — изумился Приск. — Не боишься, что этот парень тебя отравит?

— Он вполне милый человек и кажется мне искренним, — заявил Плиний. — Ликонид, дружок, — обратился он к уже немолодому греку, что прислуживал в покоях наместника. — Позови с кухни Калидрома. Надобно обсудить, что он приготовит сегодня на обед. Мне бы хотелось что-то скромное и в то же время запоминающееся. У нас гости из Рима.

Здесь совершенно замечательные люди встречаются, — воскликнул Плиний, едва Ликонид, бурча под нос что-то не слишком лестное в адрес наместника, вышел. — К примеру, один из моих переводчиков. Авл Сканий, чудный человек. Сам из Рима, бывший торговец, служил в эту в ужасную войну с Децебалом у ликсы [55] Ликса — снабженец армии, маркитант. в Мезии, но, как только наступил мир, решил поселиться в Вифинии. Я вас познакомлю. Сканий умеет быть полезным. Тебе найдется о чем с ним поговорить. Его суждения весьма здравы, не лишены мрачного юмора, я люблю его слушать и обычно приглашаю к столу, но вчера он отказался, сославшись на нездоровье, — после войны он дичится незнакомых людей.

Калидром тем временем явился. Когда он вошел (вернее, вступил в таблиний наместника) — дородный, даже скорее тучный, неспешный, наглый, с лоснящимся от жара покинутой кухни лицом — Приск сразу узнал в нем любимого раба Лаберия Максима. Курчавые волосы, чуток поредевшие и поседевшие, губы — еще более пухлые, но по-прежнему влажные, глаза — навыкате куда больше прежнего. К тому же румянец сделался более ярким, каким-то болезненным, да во рту не хватало многих зубов. Но все равно несомненно — именно этого человека видел Приск в Мезии.

Калидром поклонился — не слишком низко, отцепил от пояса таблички, раскрыл и принялся зачитывать Плинию меню завтрашнего обеда.

Плиний улыбался и кивал в такт — все-все правильно, говорил каждый кивок наместника.

— Завтра я устраиваю настоящее пиршество, а не скромный домашний обед, как накануне. Надеюсь, ты не подведешь меня, дружок, — обратился Плиний к Калидрому, как к давнему товарищу. — Наш гость — военный трибун, посланец самого императора Траяна, прибыл из Рима, — отрекомендовал Плиний гостя, казалось совсем позабыв, зачем вызывал Калидрома.

— Я могу сделать блюдо в виде Капитолийского храма, — предложил Калидром. — Полить белым и красным соусом — чтобы напоминало белый мрамор и яркие краски росписи, а крышу — посыпать шафраном, чтобы наш гость вспомнил золотую черепицу, сверкающую на солнце.