Росс Лэйдлоу - Аттила, Бич Божий

На следующее утро Максимин был препровожден в покои Аттилы для беседы. Тит же прождал своей очереди до середины дня. Аттила принял его в уже знакомой Руфину-младшему комнате; как и прежде он сидел на обычном деревянном троне. Оказавшись рядом с Аттилой, Тит едва смог скрыть свое изумление: за девять лет верховный вождь гуннов изменился до неузнаваемости. Энергичный, властный мужчина остался в далеком прошлом; теперь же Аттила напоминал, скорее, старого больного льва, чьи зубы и когти все еще остры, но который с каждым днем становится все слабее и слабее.

– Что ж, римлянин, – произнес Аттила низким голосом, – надеюсь, на этот раз ты принес мне лучшие новости, чем в прошлую нашу встречу, когда сообщил мне о гибели шестидесяти тысяч отборнейших моих воинов. Можешь говорить.

– Ваше величество, – начал Тит, отвесив поклон, – мой хозяин, Аэций, патриций Запада, шлет приветствия королю гуннов и желает ему крепкого здоровья и процветания. Он предлагает вам подумать о прекращении войны с подданными Феодосия и о том, чтобы вновь стать другом и союзником Западной Римской империи.

– И что может заставить короля гуннов согласиться хотя бы на одну из этих просьб? – тихо спросил Аттила.

– Восточные римляне, как мне сказал Максимин, платят вам дань, и мириться с этим постыдным ярмом гордая империя вряд ли захочет. Но если бы те же суммы выплачивались вам в качестве компенсации за защиту империи от ее врагов – воинственных исаврийцев, властолюбивых персов или диких нубийцев, – Скифия и Восточный Рим смогли бы сосуществовать как дружественные союзники. Одно лишь имя Аттилы способно нагнать на эти народы такой страх, что они и помышлять не будут о нападении на Восточную империю.

– А Запад?

– Мой господин искренне желает восстановить ту старую дружбу, которая существовала когда-то между вами. Ему нужны солдаты, которые бы присматривали за федератами и не позволяли им выбираться за пределы отведенных им территорий. Ради этого он готов пожаловать вам не только титулы патриция и – вместе с ним – магистра армии в Галлии, но и пятую часть всех доходов Запада. Когда в империю вернутся мир и стабильность, нормализуются налоговые поступления в казну, эти доходы вновь начнут расти. А если вы разорвете союз с Гейзерихом, которого иначе как грабителем и мародером и не назовешь, и, если и не поучаствуете, то хотя бы не станете мешать возвращению нам Африки, они возрастут в разы. Аэций верит в то, что не за горами тот день, когда империи гуннов и западных римлян объединятся – к взаимной пользе. И, в знак своей дружбы и уважения, он просил меня передать вам этот подарок. – Тит развернул принесенный с собой сверток и протянул Аттиле огромное серебряное блюдо, на котором были рельефно изображены сцены и предметы, смысл которых должен был понять один лишь получатель.

Несколько мгновений Аттила молча разглядывал блюдо, затем, выхватив его из рук Тита, прохрипел:

– Подумать только: битва с медведем; тот самый момент, когда я пронзил его своим копьем. А вот Пегас, арабский скакун, которого я подарил Карпилиону, сыну Аэция. Охота на бизонов. Священный Скимитар. Вот уж действительно, прекрасный подарок!

На какой-то момент глаза гунна засветились от радости, в голосе его прорезались интонации получившего долгожданную игрушку ребенка, но уже в следующую секунду лицо Аттилы вновь стало суровым и безжалостным.

– Речи твои гладки, римлянин, да и говоришь ты дело, – рассудительно сказал Аттила, – но хочу тебе напомнить, что в прошлом, когда Запад во мне нуждался, я отдавал много, а взамен получал мало. Твой предшественник, Констанций – пусть даже где-то он и преувеличил, – предлагал мне то же, что и ты. И я уже был готов поверить ему, когда вдруг выяснилось, что сказанное им – не более чем хитрость, с помощью которой он пытался ввести меня в заблуждение. Почему же я должен верить тебе?

– Не знаю, ваше величество, – честно ответил Тит, почувствовав, что что-то пошло не так. Его опасения насчет Констанция подтвердились. Мысленно Тит проклял и его, и Аэция. – Всем известно, что вы редко ошибаетесь в людях. Я был с вами честен, и поэтому готов принять любой ваш вердикт. Но прежде, ваше величество, позвольте спросить, как именно обманул вас Констанций?

– Он здесь. Можешь увидеть его, если сам того желаешь.

Придя в смятение, Тит лишь кивнул в ответ. Что Аттила имеет в виду? Неужели Констанций стал предателем, и теперь шпионит в пользу гуннов?

Король широко раскрыл оконные ставни и жестом предложил Титу выглянуть во двор. Римлянин так и поступил – и в ужасе отпрянул от окна. Посреди покрытой травой поляны стоял высокий крест, с которого свисало нечто омерзительное, то, что раньше было человеком – скелет, кое-где еще покрытый кожей и плотью. Пустые глазницы кишели мухами, что придавало черепу жуткую видимость жизни.

– Констанций служит предупреждением тем, кто может испытать искушение обмануть меня, – мрачно произнес Аттила. – Как я могу быть уверен, что ты, римлянин, не вынашиваешь подобных намерений?

От страха у Тита свело живот. Умереть такой ужасной смертью! Он облизнул внезапно ставшие сухими губы.

– Ваше величество, боюсь, Констанций обманул не только вас, но и нас, – Титу с трудом удалось придать голосу твердость. – Мой господин послал его к вам с добрыми намерениями – как и меня. Побуждения Аэция были чисты, ошибся он лишь в выборе посланника.

– Я склонен верить тебе, римлянин, – выдержав долгую паузу, вымученно произнес Аттила. – Похоже, ты честный человек; жаль, что среди вас, римлян, такие встречаются редко. А на заданный тобой ранее вопрос отвечу: Констанций должен был убить меня, и подкупил его Хрисафий, советник восточного императора.

– Но… вы принимали у себя Максимина, эмиссара из этой империи! – изумленно воскликнул Тит. – Вряд ли Феодосий ничего не знал о вынашиваемом Хрисафием заговоре.

– Может, мы, гунны, и варвары, – сухо заметил Аттила, – но законы гостеприимства мы уважаем. – Он окинул Тита долгим, изучающим взглядом. – Прощай, римлянин. Скажи Аэцию, что я благодарю его за подарок и подумаю над его словами.

После того как римляне уехали (Максимин и Приск – на Восток, Тит и сопровождавшие его лица – на Запад), Аттила погнал коня в чистую степь, где мог спокойно обдумать предложения римских посланников. Инстинкт подсказывал ему, что дальнейшие кампании против Востока ни к чему хорошему не приведут. Битва на реке Ут убедила Аттилу в том, что, несмотря на огромное численное превосходство, гунны не могут рассчитывать на постоянные победы над вымуштрованными и хорошо вооруженными римскими армиями. Возможно, предложения римлян действительно следует принять, даже несмотря на то, что он все еще может позволить себе разговаривать с Востоком с позиций силы. Робкий Феодосий ради мира пойдет на что угодно – так, может быть, стоит по-прежнему брать с его империи дань (платить которую богатый Восток, конечно же, может себе позволить), но, как и предлагали римские посланники, называть ее иначе? Почему бы гуннам и не стать платными защитниками восточных границ? Это отлично укладывается в рамки проводимой им сейчас войны против акациров, храброго, но несколько примитивного народа. Подобные кампании легко можно будет представить как стратегический ход, призванный защитить тылы Восточной империи.