Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том II

— Может быть, уже довольно, мой господин, заниматься самоедством? — спросил Андрей таким тоном, как будто Шах был его слугой.

— Самоедство? Шах мрачно поднял бровь. — Русские словечки. Такого я ещё не слышал. А ведь это очень точно.

— И очень скверно, мой господин.

Шах трижды молча кивнул головой. Потом глухо заговорил:

— Ты читал арабские сказки?

— Читал, но не знаток.

— Я — глупый джин. Позволил загнать себя в бутылку вместе со всей общиной, так что и младенец мог заткнуть горлышко пробкой. Из-за моей преступной самонадеянности могли погибнуть все до единого — глупо, бессмысленно, без боя. Несколько десятков человек могли заживо сгореть в подземелье лишь из-за того, что старый дурак забыл применить остатки своих мозгов по назначению. Понимаешь ли — забыл! Не-по-ду-мал! В любой армии мира меня за это расстреляли бы по приговору трибунала.

— Но вы всё же не командир роты.

— Да невозможно здесь отделить духовную власть от военной. На мне лежит полная, абсолютная ответственность за этих людей.

— Ну так ведь не случилось же ничего.

— А разве благодаря мне? Если бы здесь случайно не оказался европеец.

— Случайно? Господин, должно быть, шутит. У Аллаха нет случайностей. И европеец оказался здесь, вполне возможно, по вашим молитвам.

— Если мы будем исследовать возможности.

— Довольно! Европеец здесь единственный человек, который может сказать вам это. И европеец говорит: довольно. Вы приняли меры безопасности?

Шах с пристальным удивлением посмотрел на русского храмовника, который вдруг заговорил голосом повелителя, так что его право на это было невозможно поставить под сомнение.

— Да, конечно, я принял меры безопасности. Это же совсем просто. Выставил скрытые посты на всех подступах в деревню. Дозорным достаточно будет подать сигнал о приближении противника караулу у входа в наш храм. Кроме того, все наши теперь идут на богослужение с оружием. Оставляют его наверху, у входа в храм.

— Грамотно. И довольно об этом. Господин, я не буду просить у вас прощения за то, что взял ненадлежащий тон. Своим отчаянием вы вновь подвергаете всю общину опасности.

Шах вновь трижды кивнул, но теперь уже не так мрачно.

— Ты прав, Андрюша. До конца своих дней буду молиться за тебя.

Сиверцев понял — чтобы избежать обычных в таких случаях расшаркиваний друг перед другом, надо срочно переводить разговор на другую тему.

— А что это за ассассинская община в горах, напавшая на нас? Люди Ага-хана?

— О нет, к Ага-хану эти люди не имеют ни малейшего отношения и даже вряд ли подозревают о его существовании. Наши горы — затерянный мир, не случайно ведь даже Аламут нашли не так давно. Руины многих некогда славных замков до сих пор остаются в сокрытии. И не только руины, некоторые человеческие обломки империи Хасана ас-Саббаха так же уцелели в безвестности, и сами они мало знают об окружающем мире. Ни с какими религиозными центрами они не связаны, считают себя измаилитами, но на самом деле исповедуют не измаилизм, а сумму диких горских суеверий. Так всегда бывает, когда религиозная группа остаётся без наставников-богословов и без связи с единомышленниками. Ас-Саббах, наверное, в гробу вертится, глядя на то, в каких дремучих дикарей выродились его последователи. Когда-то ни один ассассинский замок не стоял без хорошей библиотеки, а эти вообще редко умеют читать. Думаю, Хасан не пришёл бы в восторг и от того, что они исповедуют его культ, полагая ас-Саббаха реинкарнацией то ли Мухаммада, то ли Заратустры. Тут они спорят. Спорить они вообще-то любят, но только друг с другом, потому что всем прочим не сильно интересны диспуты с людьми совершенно безграмотными.

— А ваша община чем им не угодила?

— При всех своих недостатках, ассассины наших гор — люди религиозно воодушевлённые, для них вера очень много значит. Уж как пронюхали, что мы исповедуем христианство. кажется, я их недооценивал. видимо, решили начать войну во славу божественного ас-Саббаха. Мы ведь занимаем территорию бывшего ассассинского замка. Для них логично желать очистить от иноверцев землю, некогда принадлежавшую их предшественникам.

— А силёнки-то у них для этого есть?

— Да в том-то всё и дело, что я, старый дурак, никогда не интересовался этим всерьёз. Теперь придётся всё хорошенько разузнать. Вероятнее всего, в наших горах вспыхнула настоящая религиозная война. И эта война пойдёт на истребление.

— Ну что ж. Умрём за Христа.

— Да. Или выживем во славу Христа. Мы готовы умереть, но мне хотелось бы сохранить общину.

— А если в этих горах разразится война за веру между ассассинами и христианами, Ага-хан не поддержит своих, узнав о их существовании?

— О, нет, Ага-хан IV — респектабельный джентльмен. Он никогда не станет заниматься такой «глупостью», как война за веру.

— Я толком-то ничего и не знаю про Ага-хана. Расскажите.

— Измаилитские имамы начали восстанавливать своё влияние где-то в XVIII веке, выдвинувшись на заметные роли в политике Персии. Тогда персидские шахи пожаловали им титул «ага-хан». Потом центр имамата перенесли в Индию, в Бомбей, где издавна существовала мощная измаилитская община. Измаиты так хорошо поладили с британскими колониальными властями, что Ага-хан III был посвящён в рыцарское достоинство. А в 1937 году его даже избрали президентом Лиги Наций. Сам понимаешь, что «ревнителем измаилитской веры» он при этом никак не мог являться.

— А его приемник?

— Ещё в меньшей степени. Карим, будущий Ага-Хан IV, родился и вырос в Швейцарии.

Специфику его религиозности в достаточной мере характеризует то обстоятельство, что историю ислама он изучал в Гарварде, получив степень бакалавра. Ага-ханом IV Карим стал в 1957 году, имея 20 лет от роду. С тех пор он гораздо больше времени живёт в Европе, предпочитая родную Швейцарию и пригород Парижа. Это, можно сказать, представитель высшего света Европы. В своём роду он имеет не только имама Али, но и Ричарда Львиное Сердце — отдалённого предка его матери. Лучшие европейские дома принимают Ага-хана на самом высшем уровне.

— Как интересно. Значит, в личности Ага-хан осуществился союз Запада и Востока?

Андрей рассказал Шаху о своих соображениях по поводу того, что Орден Храма — дитя от брака Востока и Запада. Шах слушал очень внимательно, не перебивая. Когда Андрей закончил, он сказал:

— По поводу Орден Храма — интересная мысль. Но насчёт Ага-хана обольщаться не надо. С одной стороны, он действительно являет собой весьма необычное дитя Запада и Востока, но, с другой стороны, это говорит лишь о его чужеродности собственной измаилитской среде. Это сам Ага-хан — европеец, а его измаилиты, рассеянные на просторах Индии, Персии и Африки — совершенно чужды европейской культуре, а к исламу они вообще не имеют отношения, так что на роль мостика между двумя цивилизациями они совершенно не годятся, потому что не принадлежат ни Западу, ни классическому Востоку.