Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том II

Муин ад-Дин нетерпеливым жестом пресёк уже готовую вспыхнуть перепалку и спросил своего друга:

— Усама, ты изучал медицину. Что скажешь?

— Искусство врачевания у франков действительно стоит на гораздо более низком уровне, чем у арабов, — рассудительно заговорил ибн Мункыз, — но, конечно же, не все их лекари таковы, каков описан моим учёнейшим собратом, в правдивости рассказа которого я, впрочем, не сомневаюсь ни на одно мгновение, — Усама учтиво поклонился насупившемуся лекарю. — Иные разделы медицины лучшие лекари франков понимают весьма глубоко, к примеру, их познания в лечебных свойствах минералов и растений заслуживают уважения, а, пожалуй, и заимствования со стороны наших лекарей. Не надо относиться к франкам с предубеждением. Порою, знающему меньше нас всё же известно нечто такое, что может стать для нас открытием, причём весьма полезным. Это понимают все настоящие учёные. Беда же франков в том, что их священники часто вмешиваются в медицину и пытаются лечить исходя не из данных науки, а из религиозных заблуждений, точнее — суеверий, к религии имеющих так же мало отношения, как и к медицине. Не все франки понимают, что руководить молитвой должны одни люди, а руководить лечением — люди совсем другие. Однако, подобные заблуждения, происходящие от смешения понятий и функций, отнюдь не являются у франков повсеместными и, конечно же, не сводят на нет их достижения в области медицины.

— Мне кажется, я сейчас слышу дипломата, а не учёного, — усмехнулся эмир.

— Одно другому только помогает, мой мудрый господин. И дипломатия, и медицина, для того чтобы быть успешными, должны исходить лишь из установленных фактов. При этом и дипломат, и медик должны ставить перед собой лишь осуществимые задачи, не посягая на достижения, которые заведомо находятся за гранью возможного.

— А как же насчёт смешение функций, Усама? — легко увлекающийся эмир чуть не подскочил, настолько интересными показались ему мысли Усамы.

— Великая мудрость подсказала моему учёнейшему господину самый лучший из всех вопросов, какой можно было задать при обсуждении данной темы. А дело тут в том, что хоть и нельзя смешивать функции, но можно использовать принципы, на которых строится иной род занятий. Священник не должен лечить, а лекарь не должен заниматься дипломатией, однако, по воле Аллаха, существуют универсальные принципы, свойственные этим занятиям. Дипломатию, так же как и медицину, ваш покорный слуга назвал бы искусством возможного. Успех приходит к тем врачам и дипломатам, которые знают, что надлежит считать успехом.

Эмир как-то разом потух и вновь обратился к лекарю:

— Однако же, вернёмся к делу. Ты что-нибудь говорил франкам о своём отношении к их способам лечения?

— Нет, господин.

— А тамплиеры? Это был их лекарь?

— Нет, господин. Тамплиеры только встретили меня и проводили в госпиталь, принадлежащий не им, а кому-то другому. Не знаю кому.

— И ты вообще ничего не сказал по поводу того, что на твоих глазах убили двух больных?

— Я лишь спросил, нужны ли ещё мои услуги? Мне ответили, что не нужны.

— А тамплиеры? Ты ещё виделся с ними?

— Они проводили меня почти до самых стен Дамаска — рыцарь и два конных сержанта. По дороге мы мало говорили. Тамплиеры вообще весьма немногословны. Они несколько отличаются от остальных франков.

— Ты, кажется, многому у них научился, из тебя каждое слово приходится тянуть клещами. Что-то ведь они сказали тебе на прощание?

— Сказали, что будут рады видеть моего господина у себя в гостях, в Иерусалиме, то есть в Аль Кудсе, хотя, конечно, никакой это не Аль Кудс, пока там сидят варвары-франки. Ещё сказали, что искренне надеются на дружбу с Дамаском, и что свет этой дружбы может в недалёком будущем озарить весь мир.

— А что ты им ответил?

— Ответил, что передам их слова моему господину, что сейчас и исполнил.

— Они, должно быть, сочли тебя невежливым, поскольку ты не сказал им никаких приятных слов?

— Я был слишком потрясён тем, что увидел госпитале, а чувства тамплиеров не отражаются на их лицах. Если они и обиделись, заметить это было невозможно.

— Да уж, конечно. Это ты у нас весь на поверхности, несчастное дитя смешения функций. Ладно, будем считать, что дипломата из тебя не получилось. Ступай и лечи моих людей.

Когда эмир и Усама остались вдвоём, Муин ад-Дин спросил:

— Что скажешь, благородный ибн Мункыз?

— Ты сам прекрасно знаешь, господин, что без союза с франками нам никак не обойтись, совершенно независимо от тех неприятных деталей, которые мы сейчас обсуждали. Иначе Зенги Кровавый сожрёт Дамаск и не подавится. У нас нет выбора.

— Выбор есть всегда, Усама. Весь исламский мир с восхищением смотрит на правителя Алеппо Зенги, который поднял знамя джихада. А на Дамаск, не поддержавший джихад и плетущий интриги против его предводителя, будут смотреть с ненавистью и презрением.

— Зенги — предводитель джихада? Тогда почему он точит зубы на мусульманский Дамаск, вместо того, чтобы идти на крестоносные Антиохию и Триполи? Исламский мир хорошо понимает, что Зенги — просто хищник, готовый сожрать всех, и мусульман в первую очередь. Недаром его прозвали Кровавым. Почему мы должны отдавать ему родной город?

— Скажут, что Зенги всего лишь хочет объединить всех мусульман под знамением джихада, потому и претендует на Дамаск.

— Как ты думаешь, господин, подтвердят ли наши отрубленные головы мудрость исламской политики Зенги? А пока мы живы, нам будет что ответить хору льстецов Кровавого. Главное, о чём мы должны помнить — франки не угрожают Дамаску, для этого у них силёнок маловато. Наш союз с франками не будет явным, мы не станем кричать о нём на каждом углу, если понадобится — будем всё отрицать. При этом мы на каждом углу будем кричать о том, что Зенги — не предводитель джихада, а враг ислама, посягающий на мир правоверных. Мы поднимем шума не меньше, чем он.

— А как ты думаешь, кому поверит Багдад, Дамаску или Алеппо?

— Это просто. Багдад поверит тому, кто сильнее. Только сила имеет значение. А союз с франками сделает нас сильнее. Вот и всё.

— Воистину, Усама, ты счастливый баловень универсальных принципов. Увлечение медициной сделало из тебя хорошего политика, — вполне дружелюбно, хотя и несколько иронично протянул эмир. — Но вот скажи мне, дорогой. только мне, это не для посторонних ушей. Если бы Зенги не угрожал свободе Дамаска, а был, напротив, самым бескорыстным из всех возможных предводителей джихада, тебе бы доставило удовольствие воевать вместе с ним против франков? Только не криви душой.

Усама сделал паузу и печально сказал:

— Медицина приучила меня иметь дело только с фактами. Если человек болен, нет смысла говорить о том, что было бы, если бы он был здоров.