Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том II

— И много измаилитов «ходят» под Ага-ханом?

— Не мало. Где-то миллионов 15–20. Но они вообще очень слабо напоминают религиозное сообщество, будучи объединены скорее ментальностью отщепенцев — людей для всех чужих. Что не скажешь про их лидера — человека для всех своего.

— А чем вообще занимается этот экзотический имам?

— Бизнесом. Он — один из богатейших людей планеты, так что почтение, которое оказывает ему Европа, связано далеко не только с принадлежностью к роду Мухаммада и династии Плантагенетов одновременно.

— А характер бизнеса?

— Тут возникает очень интересная тема. Говорят, что на протяжении многих последних десятилетий организация Ага-хана является наиболее успешной среди всех мировых финансовых организаций, занимающихся проектами по развитию стран третьего мира.

Сиверцев хитро усмехнулся:

— Ах вот оно что. Большое сердце. Всё своё состояние готов потратить на помощь развивающимся странам. При этом не надо сомневаться, что в ходе реализации благотворительных проектов его состояние неуклонно растёт. Да, вы правы, господин, Ага-хан — хладнокровный прагматик, он не захочет иметь ничего общего с локальной религиозной войной, если таковая вспыхнет в наших горах. Тут ему руки не нагреть, и религиозно-воодушевлённые горцы его нисколько не заинтересуют. Мне кажется, я начинаю понимать знаковый смысл этой фигуры. Ага-хан символизирует союз Запада, предавшего христианство, и Востока, предавшего ислам. Вот и весь секрет его респектабельности. Однако, не стал бы полностью исключать наличие в его деятельности религиозного компонента. Вы понимаете, что может стоять за его интересом к «третьему миру»?

— Многое. Но тут тебе лучше поговорить с Дмитрием. Старый разведчик, должно быть, ориентируется в скрытых смыслах подобных международных схем.

— Да, интересно будет с ним об этом поговорить. Но пока нам до Ага-хана — как до звёзд. Куда актуальнее выяснить планы ваших ближайших соседей — оторванных ассассинов. Хотел поговорить с Саидом. Не возражаете?

— Поговори. — Шах опять заметно помрачнел. — Не понимаю, как я мог так ошибаться в этом юноше. Я был уверен, что он искренне стремится к Истине.

— Не факт, что вы ошиблись в нём, господин. А какое имя вы дали ему в крещении?

— Александр. Саид — Саша.

Незадолго до этого разговора с Шахом, Сиверцев, занимавшийся связями средневековых тамплиеров с мусульманами Палестины, закончил опус об Усаме ибн Мункызе. Усама был фигурой колоритнейшей. Опираясь на людей ислама, подобных ибн Мункызу, можно выстроить по-настоящему плодотворный и творческий диалог двух авраамических религий.

Сиверцев решил, что пойдёт к Саиду-Саше завтра, а пока ему хотелось спокойно перечитать и поправить то, что у него получилось на счёт Усамы ибн Мункыза.

Из Иерусалима в Дамаск вернулся лекарь, посланный туда благородным эмиром Муин ад-Дином, другом и покровителем Усамы ибн Мункыза. Франки не имели таких искусных врачевателей, какие были у мусульман, а потому Муин надеялся, что его любезный жест вызовёт благодарность крестоносцев — людей диких и грубых, но весьма необходимых теперь Дамаску в качестве союзников.

И вот Муин ад-Дин и Усама ибн Мункыз с нетерпением ожидали возможности выслушать лекаря, на которого возлагали надежды в том числе и как на дипломата, а до некоторой степени — лазутчика.

— Хорошо ли приняли тебя франки? — спросил эмир лекаря.

— Да, господин. Встретившие меня тамплиеры известны своей любезностью и обходительностью, в чём мне довелось убедиться на своём примере. Рыцари кланялись и улыбались мне, оказывая почтение всеми возможными способами. Они понимали, что я не только лекарь, но и посол благородного эмира.

— А твоё искусство они смогли оценить по достоинству?

— Господин. я сделал всё возможное.

— Значит, ты не смог им помочь?

— Даже Аллах не сможет помочь этим дикарям, — лекарь насупился, словно обиженный ребёнок.

Муин ад-Дин добавил к своему добродушию немного грустной задумчивости:

— Аллах отдал в руки этих дикарей святыни ислама. Не за грехи ли правоверных и не потому ли, что поклонники Исы до некоторой степени всё же угодны Аллаху?

— Мой разум не может подняться до постижения предметов столь возвышенных.

— Так вот и говори о том деле, в котором понимаешь, — не переставая улыбаться, но теперь уже с недобрым нажимом отрезал эмир.

— Мне предложили вылечить рыцаря и женщину, — забубнил лекарь. — У рыцаря был абсцесс на ноге, и я применил припарки к голове.

— А если бы у него болела голова, ты лечил бы ногу?

— Возможно, — тон лекаря граничил с дерзостью. — Искусство врачевания — дело до чрезвычайности тонкое. Мы ищем причину болезни и находим её порою совсем не там, где думали обнаружить её профаны.

«Кажется, франки настолько рассердили его, что он перестал бояться моего гнева», — подумал Муин, но вслух сказал только:

— Продолжай.

— Женщина страдала сухоткой. Не столь уж сложный случай, и ничего особенного тут делать не стоило. Я предписал ей строгую диету, в первую очередь — как можно больше свежих овощей.

— Ну так говори же наконец, помогло ли им твоё лечение?

— Обязательно помогло бы, господин, но тут явился лекарь франков, — вдруг очень горячо затараторил лекарь. — Франкский врач спросил у рыцаря, что он предпочитает: жить с одной ногой или умереть с двумя. Когда больной дал легко предсказуемый ответ, врач заставил его положить ногу на колоду и какой-то силач взялся отрубить больную часть ноги большим топором. Первый удар не достиг цели. Рыцарь страшно кричал. Второй удар раздробил кость и несчастный сразу же умер. Это было ужасно.

— Ужасно? Ты никогда не воевал. Продолжай.

— Лечение женщины оказалось ещё ужаснее. Франкский лекарь объявил, что в неё вселился бес и что надо её остричь. Остригли, после чего больная вернулась к своей обычной еде, обильно сдобренной горчицей и чесноком, а ведь именно такое питание и вызвало болезнь. Естественно, сухотка усилилась, тогда за больную вновь взялся варвар-франк, именующий себя лекарем. Он сделал ей крестообразный надрез на голове, обнажил кость и втёр туда соль. Несчастная вскоре с дикими криками умерла. Простите господин, но у меня сердце чуть не разорвалось, когда я на всё это смотрел. Эти дикари ничего не понимают в медицине, но не желают ничему учиться, потому что мнят себя великими эскулапами. Лекари франков куда страшнее для больных, чем сами болезни.

— Много ты видел лекарей-франков? — вставил слово Усама.

— Одного этого, да ещё рассказывали.

— Рассказывают сказки, а наука строится на фактах, — Усама хищно улыбнулся.