Эйдзи Ёсикава - Честь самурая

Каждый норовил обскакать соперников и первым взобраться на гору Тотиноки. Подняв златотканое боевое знамя на вершине, воины Сибаты как завороженные следили за приближением врага: тот появлялся отовсюду, и там, где была тропа, и там, где ее не было. Число вражеских воинов с каждым мгновением возрастало.

— Еще есть время пустить по кругу прощальную чашу с водой, — сказал Сёскэ.

В немногие отпущенные им мгновения Сёскэ с товарищами набрали немного воды, сочащейся из расселин на вершине, и, сохраняя полное спокойствие, принялись готовиться к смерти. Сёскэ внезапно обратился к своим братьям Модзаэмону и Сёбэю.

— Братья, вам следует бежать и воротиться в нашу деревню. Если в нынешней битве суждено будет пасть нам троим, то не останется никого, кто сумел бы сохранить наше имя и позаботиться о матушке. Модзаэмон, ты старший из нас, именно тебе следует сохранить имя рода. Отправляйся домой, прошу тебя!

— Если младшие братья падут от руки врага, — возразил Модзаэмон, — то как сможет старший взглянуть в глаза матери и сказать ей: «Смотри, я вернулся». Нет, я останусь. Уходи ты, Сёбэй.

— Это невозможно! Это чудовищно!

— Почему?

— Если меня отправят домой и я предстану перед матушкой живым и невредимым, а здесь все погибнут, она едва ли этому обрадуется. И наш покойный отец сейчас взирает на нас из другого мира. Нет, если кто и вернется сегодня в Этидзэн, то только не я.

— Значит, мы умрем вместе!

Души братьев слились воедино перед лицом смерти, и все трое, не дрогнув, встали под знаменем.

Сёскэ больше не заговаривал с братьями о возвращении одного из них домой.

Они выпили прощальную чашу чистой родниковой воды и, почувствовав, что жажда миновала, разом повернулись туда, где вдали должен был находиться материнский дом.

Можно представить, о чем они в этот миг молились. Враг приближался со всех сторон, слышны были сейчас не только голоса воинов Хидэёси, но сами разговоры долетели до слуха.

— Береги знамя, Сёбэй, — нарочно громко произнес Сёскэ.

Он выдавал себя за Кацуиэ и не мог допустить, чтобы враг опознал его слишком рано.

Пять или шесть ружейных пуль просвистели у него над головой. Поняв, что час пробил, тридцать самураев клана Сибата воззвали к богу войны Хатиману и обрушились на врага.

Разбившись на три небольших отряда, они бросились в контратаку на наступающего противника. Воинам Хидэёси, тяжело дышавшим после трудного подъема по крутому склону, было непросто отразить нападение отчаянных смельчаков, бегом обрушившихся на них сверху. На головы воинов Хидэёси посыпались удары длинных мечей, копья вонзались им в грудь, горный склон сразу оказался усеян множеством трупов.

— Не торопитесь умирать! — воззвал Сёскэ и отступил за частокол временного укрепления.

Приказ есть приказ: за Сёскэ последовал его брат, не выпускавший из рук боевое знамя, за ним все остальные.

— Не зря говорится: пять пальцев по отдельности не так сильны, как единый кулак. Если наши немногочисленные воины будут сражаться порознь, они легко падут добычей врага. Наступаем мы или отступаем, всем держаться вместе, под знаменем!

Собрав все силы воедино, воины Сибаты снова выскочили из-за частокола и обрушились на врага, разя направо и налево мечами и копьями. Совершив стремительную вылазку, они столь же быстро отступили обратно за частокол.

Так они ввязывались в короткие стычки на истребление раз шесть-семь.

Потери наступающих насчитывали уже свыше двухсот человек. Время шло к полудню, солнце стояло высоко в небе, невыносимо пекло. Свежепролившаяся кровь быстро застывала на доспехах и шлемах, становясь похожей на черный лак.

Под боевым знаменем оставалось не больше десяти самураев. Их горящие глаза уже едва различали друг друга; все они были ранены в бою.

Стрела впилась Сёскэ в плечо. Поглядев, как заструилась по рукаву свежая кровь, он сам извлек стрелу из раны. Затем повернулся в ту сторону, откуда стреляли. За частоколом были видны верхушки множества шлемов — вражеские воины стремительно приближались. В зарослях бамбука раздался шум, словно мчалось стадо диких свиней.

В оставшиеся считанные мгновения Сёскэ обратился к соратникам:

— Мы отдали битве все силы, нам не в чем себя упрекнуть. Каждый сразил изрядное количество врагов и заслужил доброе имя. Позвольте мне умереть первому, заступив на место князя. Но не позволяйте боевому знамени коснуться земли — держите его высоко и передавайте друг другу!

И вот, навстречу пробирающемуся по зарослям бамбука врагу, окровавленные, идущие на смерть самураи еще раз взметнули свое знамя. Но и те, кто пришел за их головами, были отчаянными смельчаками. Они шли плечом к плечу, не дрогнув, с копьями наперевес, и показывали людям Сёскэ, что пришли убить их. А сам Сёскэ, повернувшись лицом к врагу, громко возопил, чтобы нагнать страху:

— Эй вы, мужланы, жалкие, низкородные людишки! Неужто вы осмелитесь думать о том, чтобы пронзить копьями тело князя Сибаты Кацуиэ?

Сёскэ выглядел демоном, никто не осмеливался противостоять ему. Нескольких самых отчаянных сразили копьями, их мертвые тела рухнули к его ногам.

Потрясенные бесстрашием Сёскэ и решимостью его соратников до смерти не выпустить из рук боевое знамя, даже самые отважные из воинов Хидэёси расступились и открыли героям спасительную тропу к подножию горы.

— Вот я! С горы спускается сам Кацуиэ! Если Хидэёси где-нибудь поблизости, пусть посмеет встретиться со мною — на коне, один на один! Выходи, Обезьяна! Хватит прятаться! — кричал Сёскэ, спускаясь по крутой тропе.

Только что он нанес смертельную рану какому-то самураю в тяжелых доспехах. Его старшего брата Модзаэмона убили; младший — Сёбэй — сражался на длинных мечах с вражеским воином — и они одновременно зарубили друг друга насмерть. Тело Сёбэя рухнуло к подножию огромного валуна.

Рядом с ним оказалось и знамя. Прежде золотое, оно было сплошь залито кровью.

И вот бесчисленное множество врагов подступило к Сёскэ с двух сторон по тропе — сверху и снизу. Каждый из них, потрясая копьем, стремился захватить знамя и отрубить голову тому, кого они принимали за князя Кацуиэ.

Каждый не столько сражался, сколько в неукротимом рвении мешал другим. В этой суматошной схватке, один против всех, смертью героя пал Мэндзю Сёскэ.

Красивый двадцатипятилетний самурай, он не был в чести у таких людей, как Кацуиэ и Гэмба, был сдержан, задумчив, изящен, любил науки. Но сейчас его чистое и прекрасное лицо оставалось скрытым под забралом.

— Я убил Сибату Кацуиэ! — торжествующе закричал один из вражеских воинов.

— Вражеское знамя захвачено нашими руками! — возликовал другой.

Похвальба победителей неслась со всех сторон, шум стоял такой, что, казалось, содрогается сама гора.