Михаил Садовяну - Братья Ждер

— Матушка, — ответил Ионуц, улыбаясь, — я все выслушал со вниманием. Все, что ты говоришь, — сущая правда.

— Ах, верно, прав был конюший, называя тебя хитрецом и негодником! Придет время, и ты угомонишься, только вот как ты изберешь себе супругу?

— А я и не буду избирать, матушка, изберешь ее ты, — такую, чтобы была тебе послушна и нравилась тебе. Хотя, по правде говоря, надо бы, чтобы она прежде всего пришлась мне по душе и мне была послушной.

— Дорогой мой сынок, — вздохнула боярыня, — теперь я вижу, кто больше всех прав. Прав тот мудрый монах, отец Амфилохие, который все призывает тебя на службу своему князю. Но нет дела тому мудрому монаху отцу Амфилохие до забот и печалей матери. А теперь помолчи, идет конюший с медом. Пусть он, по своей привычке, поговорит, а ты съешь-ка еще кусочек пирога.

Широким шагом ходил по горнице конюший Маноле и думал, плотно сжав губы. Он не был огорчен, но в сердце его закралось беспокойство, угнездилось там, вывело, словно змея, ядовитых детёнышей, и теперь они жалили его. Не сразу впечатления проникали в его душу, но, проникнув, уже не оставляли его. По слухам, дошедшим до него, а еще более по собственным догадкам, он чувствовал, что в стане у Васлуя назревает грозная опасность для рода человеческого. И если часом ранее он радовался тому, что меч его повелителя с рукоятью в виде креста подымется за правую веру, то теперь из головы никак не выходила мысль о том, что сила антихриста в нашем веке неодолима. Придет время, и соизволит господь обречь антихриста на гибель, а воинство христиан добьется полной победы. Но когда настанет тот час? Благочестивые монахи из святой обители в Нямцу, не смущаясь, твердят, что, пока в войне против язычников участвуют паписты, господу богу угодно, чтобы удача сопутствовала измаильтянам, еретики извечно были неугодны духу святому. Отец Амфилохие сказал во всеуслышание, и это дошло до Штефана-водэ: когда господарь, уповая на божью помощь, ведет в бой только свои войска, он побеждает, как было в войне с Раду-водэ валашским. Князь Штефан так же побеждал турок всюду, где их встречал. Бог даст, одержит победу и сейчас, без чужой поддержки, ибо паписты щедры лишь на посулы, да на грамоты, но помощи от них не жди. Правда, ходят слухи, что в Васлуйский стан прибудет подмога из Трансильвании и от польского короля, да только вряд ли.

Думая обо всем этом, боярин Маноле Черный собирал инструмент и снадобья, заглядывая в кладовые, появлялся на крыльце, снова уходил и опять возвращался. Он глядел на свою супругу и на Ионуца словно откуда-то издалека, наконец произнес что-то непонятное.

— Пришли или не пришли секеи из Трансильвании?

Боярыня Илисафта поглядела на супруга с опаской.

Ионуц быстро соображал, к чему эти слова.

— Насколько я понял, — наконец произнес он, — подарок может порадовать господаря только в положенное время, а то ведь от зеленого яблока скулы сведет.

— Хм… — пробурчал старый конюший, продолжая укладывать за пояс и в сумку все необходимое.

Боярыня чуть было не перекрестилась. Как заговорят иной раз мужчины непонятно, хочется перекреститься. Так было и нынче утром.

— Снова разговор о каком-нибудь медведе? — нерешительно спросила она.

— Это не медведь, а единорог… — пробормотал конющий. — Но против него подымается лев.

— Господи боже, — прошептала боярыня Илисафта, поспешно плюнув через плечо. — Что ж это такое?

У нее еще оставалась последняя надежда:

— Ионуц, сыночек, перед тем как отправиться в Васлуй, ты заглянешь к нам?

Маленький Ждер пошел за лошадьми. Обернувшись у крыльца, он улыбнулся боярыне.

— Непременно, маманя. А пока суд да дело, батюшка объяснит тебе, что это за единорог и лев.

Старик удовлетворенно рассмеялся:

— Этот твой сынок, боярыня, один собьет с толпу трех армян, трех греков и трех папистов.

— Да хранит его бог! — прошептала Илисафта, украдкой перекрестив Ионуца.

Оба — старый и молодой — поехали садами, и боярыня долго следила за тем, как они медленно подымаются по тропинке к опушке далекого леса. Затем она вспомнила, что сегодня праздничный день и нет у нее никаких дел, поэтому было бы недурно кликнуть в опочивальню пану Киру с решетом и бобами. В голове у нее роились тревожные мысли, и ей хотелось услышать слова успокоения и утешения.

На холме, куда поднялись всадники, ветер, колебавший волнами высокую траву, чувствовался сильнее. Травы переливались яркими красками, взор ласкали пестревшие среди них цветы. Воздух был напоен теплым ароматом. Описывая широкие круги, высоко в небе парил черный орел. Долетев до леса, он трижды прокричал. Юноша, закинув голову, следил за ним. Старик, погруженный в раздумье, мерно покачивался в седле. Ионуц Ждер окидывал взглядом знакомые, родные места, — они были такие же, как всегда, и в то же время, казалось, что-то менялось в них с каждой новой весной. Он слышал и видел кукушку. Слышал, как где-то учился петь дрозд. Видел, как наискосок пролетела чета иволг. Узнал сойку и дятла. Различил двух белок, петлявших меж сучьев старого бука. И вдруг заметил на сухой ветке незнакомую птицу. Она была не больше вороны, но с серым оперением, и казалась одинокой и грустной, словно тщетно ожидала подругу. Когда всадники приблизились на расстояние полета стрелы, птица взлетела.

— Что это за птица? — спросил юноша.

— Какая птица? — очнулся старый конюший.

Птица исчезла в лесу, как призрак. Ионуц попытался описать ее, старик пожал плечами.

— Кто знает! Случается иногда, пролетают одинокие птицы. Быть может, затерялась в бурю, а теперь ищет дорогу домой.

— Мне показалось, что она ждет свою подругу, — продолжал, улыбаясь, юноша. — Матушка сказала бы, что это знаменье для меня.

— Может быть, Ионуц, это и есть знаменье; но если птица одинока, то этот знак мне больше по душе.

— Что мне сказать, батюшка? Матушка все твердит, будто ты хочешь, чтобы я поскорее женился.

— Так она тебе и сказала?

— Так и сказала.

— И ты ей поверил?

— Нет, батюшка, я знаю, чему верить и чему не верить.

Старик одобрительно кивнул головой:

— Вижу, что могу надеяться на тебя. По правде говоря, уж ежели боярыня Илисафта что-либо задумает, ничто не может стать ей помехой. Подобно тому как вода долбит камень, так долбит и боярыня Илисафта. Но пока она долбят, время идет. И тебе не надо забывать, что ты молод. Один отец, одна мать у человека, а баб на свете сколько угодно.

Младшему Ждеру захотелось развеселить старика.

— Да ведь матушке больше хочется иметь невестку для себя, нежели жену для меня.

— Вот именно, парень. Вижу я, что ты вошел в разум и начал больше понимать. Вот так и с Визиром. Сначала он был сосунком, потом стал стригуном, потом трехлетком, а теперь — конь в самой силе. Я считал тебя ребенком, теперь вижу, ты уже мужчина. А ей, человече, нужна невестка, чтобы судачить обо всем на свете!