Степан Суздальцев - Угрюмое гостеприимство Петербурга

— Вот как? — Демидов отбросил документ, словно старый, годный лишь для растопки печи черновик, и внимательно посмотрел на Ричарда.

— Мой отец поступил неправильно, — тем же сдавленным голосом продолжал маркиз. Говорить об этом ему было неприятно и тяжело, однако он понимал, что теперь это необходимо. — Я знаю, что он причинил боль Владимиру Дмитриевичу, и Михаилу Васильевичу, и вам, князь. Я знаю, что вы всегда не любили отца и осуждали его после того, как он увез мою мать в Британию. И я хочу принести вам искренние извинения.

Александр Юрьевич не отвечал. У него не было сомнения в том, что этот молодой человек говорит искренне и от всей души сожалеет, что его родители оскорбили стольких людей своим браком. Но он также понимал, к чему Ричард клонит. «Если простить, он попросит руки Анастасии», — подумал князь.

Где-то в отдаленных закоулках своей души он понимал, что этот Ричард не виноват в том, что родился на свет таким образом. Он видел, что молодой маркиз — человек чести. Но позволить ему брак с дочерью (и тем самым опозорить ее и себя) он не мог.

— Вам, маркиз, незачем просить у меня прощения, — сказал он. — Я не в обиде на вас за грехи ваших родителей.

— Стало быть, я могу рассчитывать на то, что вы будете относиться ко мне…

— Несмотря на все ваши достоинства, — твердо сказал Демидов, — я не могу забыть о том, что вы сын герцога Глостера. И если вы пришли говорить о моей дочери, — он строго взглянул на Ричарда, — я прошу избавить меня от этого разговора. Этому не бывать.

— Но я люблю ее!

— Знаю, — кивнул Александр Юрьевич. — И верю, что ваши чувства самые искренние. Но я не отдам дочь за вас: это опозорит ее и всю нашу семью.

— Но, князь!..

— Нет, маркиз, — покачал головой Демидов, — я не дам своего согласия.

— Pour qoi, papа? [78] Почему, отец? ( фр. ) — произнес голос из-за спины князя. Анастасия неслышно для него вошла в кабинет и теперь имела вид враждебный и решительный.

— Потому что я не буду мириться с твоим позором!

— Но мы уедем в Англию, там никто не посмеет смеяться над нашим союзом! — воскликнул Ричард.

— Что?

— Да, отец, — подтвердила Анастасия, — мне не нужно ваше согласие, я люблю Ричарда. И если вы воспротивитесь, мы обвенчаемся тайно!

— Вот как? — в приступе гнева взревел Александр Юрьевич. — Немедленно иди в свою комнату! А вы, маркиз, убирайтесь вон!

В кабинете застыла звенящая тишина. Прошло две секунды, никто не проронил ни слова. Затем Ричард поклонился и вышел, аккуратно притворив за собой дверь. Анастасия вышла через другую дверь и громко хлопнула ею.

Князь остался наедине с собственной яростью, в порыве которой сел за стол и написал короткое письмо герцогу Глостеру:

«Sir,

If you don’t make your son return back to England I shall arrest him. It will be a wonderful pageant: an English Lord in the Siberian prison.

Your enemy,

prince A.Y. Demidov ». [79] Сэр, если вы не заставите своего сына вернуться обратно в Англию, я устрою его арест. Это будет замечательное зрелище: английский лорд в сибирской тюрьме. Ваш враг, князь А.Ю. Демидов ( англ. ).

Александр Юрьевич знал, чем может закончиться опасная игра с сыном герцога Глостера. Но позволить обесчестить свою дочь князь не мог.

Этому необходимо положить конец.

Неделя прошла с тех пор, как Анастасия в последний раз виделась с Ричардом. Было 17 декабря. В этот день ей исполнялось семнадцать лет.

Но что бы ни подарили ей отец, гувернантка, тетя, дядя, бабушка и все остальные — никто не мог дать ей того единственного, чего она теперь действительно хотела, чего она желала всею трепетною своею душою. Никто не мог подарить ей счастье вместе с любимым, с Ричардом. Никто, даже madame Lepic, не поддерживал ее решения бежать и обвенчаться с ним тайно. Отец, услышав о таковом намерении дочери, немедленно посадил ее под замок, и если бы он не сделал этого и не принял все меры для охраны Анастасии от собственного безрассудства, то она уже была бы маркизой Редсворд и уже направлялась бы в сторону Туманного Альбиона.

Но по воле князя Демидова Анастасия безвылазно находилась дома и проводила дни за чтением романов сэра Уолтера Скотта, которое периодически прерывалось безутешными рыданиями, и общением с кузиной Марией, которая теперь каждый день навещала ее.

Так и сегодня Мария приехала в дом Демидовых в три часа пополудни, как и всегда. Она долго успокаивала кузину в ее безутешном горе, выслушивала ее упреки, говорила ей слова утешения, которые она одна могла подобрать, и, когда наконец Анастасии стало проще, сказала:

— Ma cherè, je veux faire quelque chose pour tu. [80] Дорогая, я хочу сделать что-нибудь для тебя ( фр. ).

— В таком случае я хочу, чтобы ты помогла мне увидеться с Ричардом, — по-русски произнесла Анастасия. После этой сцены в кабинете отца она перестала изъясняться на французском и считала это глупым, бессмысленным фарсом.

Мария это поняла и отвечала ей по-русски:

— Но ты же знаешь, что дядя…

— Marie, но сегодня же бал-маскарад! Все будут в масках, его никто не узнает!

— Но у него нет приглашения!

— Я сама подписываю приглашения на свой день рождения, — напомнила Анастасия. — Сейчас ты поедешь к Суздальским и вручишь приглашение Ричарду.

— Да, но… — Мария вспомнила о Петре Андреевиче. Она каждый день о нем вспоминала. — Но князь наверняка сам будет встречать гостей.

— Но не сможет же он весь вечер только и делать, что их встречать. Тем более это мой праздник. Полонез открывает бал в девять часов. Пускай он приедет в одиннадцать, когда гостей будет слишком много, чтобы отец смог заметить появление Ричарда.

Как ей ни претил этот план, Мария не могла отказать сестре в этой невинной просьбе. Анастасия любила, и любовь ее была взаимна. Мария всегда мечтала об этом, но увы… ее любовь была безответна. И потому как могла она отказать, ведь это означало совершить преступление против Любви.

Она немедленно вышла из дома, села в карету и приказала кучеру:

— На Конногвардейский бульвар.

— Куда именно, барышня?

— В дом Андрея Петровича Суздальского, — сказала Мария. С тех пор как Петр Андреевич сказал, что он не любит ее, она впервые произнесла эту фамилию. Княжна почувствовала, как к горлу подступил ком, однако сдержала себя.

Карета подъехала к крыльцу.

Мария поднялась на одну ступень и остановилась. Неужели сейчас она перешагнет порог этого загадочного дома, дома, в котором она так давно не бывала, дома, который, она когда-то была уверена, станет однажды ее собственным домом, дома, в котором жил Петр Андреевич Суздальский?

«Однако теперь не время думать о своих чувствах», — сказала себе Мария. Она взяла себя в руки, поднялась на крыльцо и постучала в дверь молотком. Ей тут же открыл дворецкий Валентин, все тот же Валентин, которого она помнила в детстве. Он почти совсем не изменился, разве что появились морщины да выцвели несколько волосков на бровях.