Клара Фехер - Море

В такие моменты сержант подбегал к двери кабинета и стучал в него руками и ногами.

В каком-нибудь метре от двери открылось крохотное окошко с матовым стеклом и в отверстии показалось худое лицо лысого очкастого чиновника с щетинистыми усами.

— Прекратите наконец цирковое представление. В родильном отделении нет коек. Подождите до одиннадцати, может быть, после обхода появятся.

— Впустите меня, я сам поговорю…

— Не разрешается.

— Тогда скажите ребенку, чтобы он подождал. Не мне рассказывайте сказки, твари. Я дважды был ранен, одиннадцать месяцев гнил в окопах, так разве за это мне не разрешается? Примете жену, примете, подлые разбойники? Для чего существует больничная койка? Кто на ней лежит, если жене фронтовика отказывают?

Женщины окружили молодую роженицу, которая все больше и больше изнывала от болей.

Некоторые даже прослезились. Лысый чиновник быстро захлопнул окошко.

Паланкаи кусал губы. И тут ему вдруг вспомнилось, что Эден велел постучать три раза подряд. Но, если он сейчас постучится, его растерзают на куски.

— Господин Паланкаи! — услышал он свою фамилию. Из окошка смешно вытянулась вперед лысая голова. До чего же длинная у этого человека шея! Как у жирафа…

— Почему не изволили постучать… Доктор Жилле уже справлялся по телефону.

Сержант подбежал опять и подставил левый кулак, чтоб окошко нельзя было закрыть.

— Примите мою жену, я должен вернуться к себе в роту. У кого есть протекция, для тех и место находится?..

Паланкаи схватил голубенькое направление и отпрянул назад. В тот же момент чиновник с силой опустил окошко на руку сержанта. Лицо молодого солдата побагровело, правой рукой он выхватил штык и проткнул стекло. Посыпались осколки, страшно закричал очкастый чиновник, роженица громко вскрикнула. Люди стали толкать друг друга, кричать и ругаться.

«Ужасное место, — с каким-то отвращением подумал Паланкаи. — Как скоты». И поспешно поднялся на этаж, где, согласно направлению, ему отводилась отдельная палата.

Эден ждал его в коридоре.

— Живее двигайся, старина. Надевай пижаму и приходи в операционную.

«А нельзя ли договориться и вырезать только одну миндалину? — мелькнула у него мысль, когда уже в туфлях и больничном халате он шел по коридору. — Но все-таки лучше согласиться на операцию, чем идти на фронт».

Возле операционной его встретил Эден.

— Ну, заходи.

В операционной стоял высокий врач лет тридцати Паланкаи с недоумением заметил на рукаве его белого халата желтую повязку. И этот собирается прикасаться к нему?

— Вы сегодня ничего не ели? — спросил ларинголог у Паланкаи.

— Ничего, — ответил Эмиль, чувствуя, как злоба сжимает ему горло.

— Садись туда, — приказал Эден.

Другой врач опустил на глаза зеркальце.

— По-моему, эти миндалины удалять не стоит.

Эден пожал плечами.

— Больной жалуется, что у него удушье. Впрочем, я вам приказываю.

— Извольте, — ответил врач и сел против Паланкаи, придвинув вплотную стул к оторопевшему пациенту.

Паланкаи как-то сразу стало очень дурно. Его бросало в холод, тошнило, по коже бегали мурашки, и больше всего ему хотелось плакать.

Врач, ничего этого не замечая, спокойно отдавал распоряжения подносившей инструменты ассистентке и помощнику, державшему голову Паланкаи. Эмиль ощутил резкий укол в горле, желудок словно вывернулся наизнанку, легкие сжались, язык прилип к небу и онемел. Длинные иглы, ножницы сверкали в руках врача. При виде всего этого Паланкаи пришел в ужас и закрыл глаза.

— Откройте глаза и не напрягайте рот.

На какое-то мгновение он поднял веки и увидел кисть врача. Над коротко остриженным ногтем большого пальца, словно рубин, поблескивала капелька крови. Вот она побежала по основанию ногтя, скатилась на кожаный фартук. Вот вторая, третья…

«Кровь, моя кровь, течет моя кровь!» — сообразил Паланкаи и тут же почувствовал, как голова пошла кругом и потемнело в глазах.

Пришел он в себя уже в отдельной палате хирургического отделения.

Положив ноги на подлокотники кресла, Эден сидел у стола, жевал кекс и читал «Brave New World». Он весело посматривал на Эмиля.

— Ну, герой, ты жив?

— Извини, я не понимаю… — с трудом выдавил Паланкаи.

— Не разговаривай, а то разбередишь горло. Одна миндалина удалена, другую можешь приберечь до следующей мировой войны… У тебя был обычный приступ истерии, причем такой, что ассистент профессора невропатолога собирается писать диссертацию…

Паланкаи с мучительной болью проглотил слюну.

— Теперь, старина, можешь оставаться здесь в качестве нервнобольного сколько пожелаешь. Чего корчишь рожу? Жизнь хороша, никому не хочется умирать. Ты вел себя, как настоящий мужчина. Знаешь английский язык? Могу одолжить на время «Чудный новый мир». Великолепно пишет этот Хаксли. Кстати, ты будешь всю жизнь мне обязан. Ради тебя пришлось вышвырнуть из этой койки одного типа, который заплатил мне восемь тысяч пенге. После обеда я зайду к тебе. Приглашу из глазного отделения юного Рону, и втроем сыграем в картишки. До свидания, генерал.

Паланкаи поправил на горле мокрое полотенце и со стоном приподнял голову. «Эден считает меня трусом, — думал он в полузабытьи. — Разве это трусость, когда человек бережет себя для более важных дел? Только бы улыбнулось нам счастье в этой войне…»

На улице что-то подозрительно загудело. Санитарная машина? Нет, что-то более страшное. В коридоре послышались крики: «Носилки тяжелобольным!» Стук. «Ой, господи, неужто воздушная тревога? — ужаснулся Паланкаи. — Где здесь убежище… еще, чего доброго, оставят тут… Нет, не пережить этой войны».

Полковник Меллер вызвал к себе Чути.

За несколько месяцев главный инженер изрядно похудел. Солдатская форма висела на нем, как мешок. Кожа пожелтела и обвисла, веки распухли.

Он явился к военпреду по всем правилам.

— Садитесь, господин главный инженер, — предложил Меллер.

Чути поклонился и сел в кресло возле курительного столика.

Полковник протянул свой портсигар.

— Спасибо, я не курю.

— Вы в последнее время очень плохо выглядите.

Чути только махнул рукой.

— Глупо, что вас мобилизовали. Больше того: это позор. Но я тут ни при чем. Если бы от меня зависело, я бы уже давно вас демобилизовал, но не имею на это права.

— Что вы хотели мне сказать, господин полковник?

Меллер закусил губу.

— Господин главный инженер, сегодня утром меня вызвали в министерство.

Чути молча ждал.

— Меня спросили, почему у нас так много брака. Чем объяснить, что за четыре месяца не было ни одного вагона деталей Б-16 без брака? Я, разумеется, не мог ответить. Да откуда мне, к черту, знать? В технике я не разбираюсь. Но я не настолько глуп, чтобы не замечать следующее. Вот, посмотрите сюда. Я запросил прежние производственные сводки литейного цеха. В августе тысяча девятьсот тридцать восьмого года три с половиной процента брака, в августе тридцать девятого года — три; в августе сорокового года — четыре, в августе сорок четвертого года — двадцать восемь процентов брака; в сентябре — тридцать четыре, в октябре — двадцать девять процентов. Чудеса, не правда ли? Вот вы и объясните мне, почему так получается.