Людвига Кастеллацо - Тито Вецио

— Пиявки! Пиявки! — насмешливо передразнил его Сцевола.

— Когда ты, наконец, перестанешь смеяться надо мной? — обиженно спросил Альбуцио.

— Когда ты перестанешь коверкать мой бедный язык и издеваться над нашими добрыми, старыми латинскими обычаями.

— Все это может и так, а журнала нет, как нет.

— Фортунато!

— Что прикажете, достопочтенный Метелл?

— Пошли кого-нибудь к Лицинию принести журнал.

— Сию минуту, — почтительно отвечал хозяин. — Беларий, — обратился он к слуге, — беги скорее к Лицинию и принеси журнал. Да живо, понимаешь.

Беларию не пришлось повторять приказания. Закинув фартук на плечо, он со всех ног бросился на улицу.

— А знаете ли вы новость, о которой вот уже два дня говорит весь город?

— Ты хочешь сказать о Тито Вецио?

— Именно о нем и о красавице-афинянке, вырванной из когтей Скрофы.

— И ты это называешь новостью? Милый мой, вот уже три дня, как Рим на все лады склоняет эту романтическую историю.

— Да, но вот что вы, быть может, не знаете. Тито Вецио женится на невольнице старого сводника Скрофы вопреки всем существующим законам и римским обычаям.

— Альбуцио, что за вздор ты мелешь?

— Жениться формальным на образом на рабыне? Это невозможно.

— А если он даст ей свободу?

— Что ж из этого? Все же она вольноотпущенница, бывшая рабыня.

— Да к тому же непотребная женщина.

— Ну, в этом я не вижу ничего особенно плохого. Разве Сулла постеснялся принять наследство от богатой публичной женщины Никополи?

— Сатурнин, ты смешиваешь понятия, — возразил Сцевола. — Закон никогда не запрещал и не запрещает всадникам, патрициям, даже сенаторам наследовать имущество вольноотпущенников. Тот же закон никому не мешает вступать в любовную связь с рабыней или вольноотпущенницей, но жениться на ком-нибудь из них — совсем другое дело. Свободный человек привилегированного сословия, женившись на рабыне или вольноотпущеннице, лишится всех своих привилегий и может мигом оказаться в рядах подлого сословия. Ты, пожалуй, мне ответишь, что в некоторых случаях сожительство длится год или даже несколько, и этим как бы подменяет брак. Но помни, что закон не одобряет подобных действий, он их только допускает. Дети, рожденные в таком сожительстве, признаются не законными, и лишь естественными, хотя, их и не называют прямо незаконнорожденными. Но тем не менее, они не получают никаких прав и не могут называться по фамилии отца. Сулла, принимая наследство от Никополи, воспользовался только правом на имущество. Тито Вецио же, если верить тому, что говорят, вступая в брак с им же отпущенной на волю рабыней, хочет обойти закон, тем самым давая нам неопровержимые доказательства того, что он не достоин высокой чести быть главой римской молодежи, а равно не может больше оставаться в рядах всадников. Впрочем, друг мой Сатурнин, я этой байке не придаю ни малейшего значения, или, выражаясь корявым, языком Альбуция, не верю ей ни на йоту. Я слишком уважаю моего друга Тито Вецио и даже не допускаю мысли, чтобы он был способен на такую глупость.

— Благодарю тебя от всего сердца, Сцевола! — воскликнул Метелл. — Я друг Тито Вецио, и мне было бы очень неприятно, если бы в моем присутствии его продолжали оскорблять подобным образом. Никто из нас, конечно, не будет обвинять Тито Вецио только потому, что он украл красавицу у этого мерзавца Скрофы. Приобрести себе прелестную невольницу — это так естественно для молодого человека. Что же касается распускаемых о нем слухов, будто он на ней женится, то я считаю их настолько нелепыми, что их и опровергать не стоит, тем более, что у него есть куда более заманчивая идея и тоже касающаяся женитьбы. Если она осуществится, в чем почти невозможно сомневаться, то Тито Вецио станет одним из самых богатых и влиятельных граждан Рима.

— Метелл, оказывается, ты от нас что-то скрываешь, причем весьма важное. Ну-ка, выкладывай, что у тебя там.

— Извините, друзья, секрет не мой, поэтому я сейчас не могу вам ничего рассказать. Впрочем, об этом скоро будет кем следует объявлено всенародно, так что потерпите немного. Сейчас вопрос не о том. Интересно было бы выяснить, кто пустил в ход такую нелепицу о Тито Вецио. Альбуцио, ты должен об этом знать.

— Да я и не собираюсь ничего скрывать. Разговор об этом состоялся сегодня утром в доме Семпронии.

— А сама Семпрония откуда получила эти сведения?

Вместо прямого ответа Альбуцио, как обычно, начал декламировать стихи:

— Из Египта к нам всякое несчастье…

— Неужели все эти бредни распространяет Аполлоний?

— Везде он! — вскричали молодые люди. — Опасный и лживый египтянин.

— А я из самого надежного источника получил сведения, что Аполлоний благодаря стараниям претора Лукулла на днях получит римское гражданство.

— Этого давно следовало ожидать, — сказал Друз. — Наши олигархи не удостаивают верных и храбрых итальянцев чести стать римскими гражданами, а первого же интригана и проходимца принимают с распростертыми объятиями и производят в ранг гражданина республики. Для примера укажу хотя бы на моего гостя, храброго и благородного Помпедия Силона. Ему все еще не дают гражданства, а недостойного пролазу-египтянина мгновенно удостаивают этой чести. Первый, конечно, не может быть опасен для республики, потому что он — честный и несгибаемый патриот, а второй всем кажется весьма подозрительным, заводит какие-то тайные общества, устраивает ночные собрания, и на все это власть имущие смотрят сквозь пальцы, вместо того, чтобы смотреть в оба, как во время вакханалий.

— Сказать откровенно, никогда он мне не был по сердцу, этот Аполлоний.

— И мне тоже.

— Да он — самый несносный болтун.

— А по-моему, он — просто сумасшедший.

— О нет, ошибаешься, он себе на уме, этот редкий мошенник.

— Принесут нам, наконец, журнал или нет?

— А вот и он, — вскричали собеседники, завидев входящего слугу с дощечкой в руках.

— Кто будет читать?

— Конечно, Сцевола.

— Слушайте же, друзья мои, и помните, что сила голоса с некоторых пор высоко ценится на форуме.

После этой, заменившей вступление, шутки Сцевола откашлялся и громким голосом начал читать официальный журнал республики.

«Пятый день до январских ид. [165] 9 января. Консул Гай Марий во второй раз и Гай Флавий Фимбрий в шестьсот сорок восьмой год от основания Рима.

Праздник в честь Януса. Верховный жрец, пожертвовав Янусу предписанного ритуалом барана, нашел, что внутренности жертвы не были повреждены. Присутствовавшие на церемонии авгуры и гаруспики объявили хорошие предзнаменования на новый год».

Врач Стертихий, игравший, как было сказано, в соседней комнате в шашки с авгуром Вононием, не смог удержаться от улыбки. Авгур же презрительно усмехнулся, услышав ироничные замечания молодежи, относившиеся к торжественному заявлению авгуров и гаруспиков о внутренностях принесенной жертвы.