Людвига Кастеллацо - Тито Вецио

Так рассуждал несчастный юноша, уже не ожидая ниоткуда для себя спасения. В это время вошел слуга и доложил о приходе молодого Квинта Метелла.

Встретившись, друзья обнялись и заплакали. Когда оба они успокоились и пришли в себя, Квинт сказал:

— Друг мой, сердись на меня, бей, но выслушай внимательно. Я хорошо осведомлен о твоем настоящем положении. Оно, правда, не очень завидное, но далеко не безнадежное, как считают многие, а быть может, и ты тоже. Я хочу дать тебе возможность спастись.

— Ты, Квинт?

— Да, я, и если ты не откажешься от моей помощи, то мы найдем нить Ариадны, с помощью которой ты выберешься из этого лабиринта. У тебя много долгов, но это совсем не страшно. Кто же из нашей молодежи не должен? В Риме имеется два класса граждан: должники и кредиторы. К несчастью, слух о лишении тебя наследства распространился повсюду и сильно переполошил твоих заимодавцев. Те, которые еще вчера были готовы ссудить тебе столько, сколько было твоей душе угодно, сегодня осаждают тебя. И так как ты на основании бессмысленного «Закона двенадцати таблиц» можешь оказаться во власти первого встречного мошенника, имеющего твою долговую расписку, то твой дом, имения, рабы будут проданы с публичных торгов, И у тебя, наверняка, не останется ни сестерция.

— И даже имени Вецио, — прибавил юноша со вздохом.

— Да, и даже имени не останется. Вот поэтому и следует предпринять меры и меры безотлагательные. Я хочу предложить тебе все то, чего ты лишился: и кредит, и богатство, и семью, и даже имя, такое же славное, как и Вецио, весьма древнее и почетное.

— Твое расположение ко мне, друг мой, — удивленно отвечал Тито Вецио, — ослепляет тебя. Ты, как я вижу, строишь воздушные замки и принимаешь их за настоящие.

— Напрасно ты так думаешь. План, который я хочу тебе предложить, вполне осуществим и не имеет никакого отношения к фантазиям и воздушным замкам. Конечно, при условии, что и ты окажешь мне содействие. Это является обязательным условием, без которого мой замысел, действительно, теряет всякий смысл.

— В чем же заключается твой замысел?

— Он заключается в том, что ты в самое ближайшее время женишься на красивой и богатой наследнице сенатора Скавра.

— Это невозможно!

— Почему? Извини, но я тебя не понимаю. Ты тонешь, а я предлагаю тебе верное средство спасения. Так почему же ты говоришь, что это невозможно? Да знаешь ли ты, что это лучший способ для тебя из самого несчастного человека в Риме превратиться в самого счастливого? Первая красавица вечного города, богатая, знатная будет твоей женой, а ты смеешь отказываться! Прости, но ведь это безумие. Ты, конечно, догадываешься, что речь идет о дочери сенатора Скавра Эмилии, которая давно тебя любит. Тебе также должно быть известно, что эта девушка помимо ее физических достоинств является образцом нежности и доброты. Не забывай, что кроме счастья быть мужем такого совершенства, ты, женившись на Эмилии, опять сделаешься главой римской молодежи. Пожалуйста, обдумай хорошенько все то, что я сейчас тебе сказал, и тогда я посмотрю, осмелишься ли ты столь же решительно повторять свое «это невозможно».

— Тебе, Квинт, как другу, я скажу совершенно откровенно: я люблю другую женщину, люблю до безумия, всем сердцем, всей душой, а потому и не могу жениться на Эмилии.

— Ты говоришь, что любишь? Значит, правда то, о чем мне рассказывали совсем недавно в термополии. Но, клянусь честью, я никогда бы не подумал, что ты можешь быть ослеплен до такой степени, что потеряешь всякую способность здраво рассуждать. Отказаться от Эмилии — это значит пойти на верную гибель вместо того, чтобы стать мужем красавицы из красавиц, прекраснейшей и милейшей девушки из всего римского общества. Это свежий, благоухающий цветок, ей только пятнадцать лет, она стройна, как сама Грация, и прелестна, как Венера. Лицо ее может служить великолепной моделью божественной красоты для любого великого скульптора. А цвет лица, глазки, носик, ротик, ножки, ручки! Великие боги, что может быть совершеннее этого удивительного создания?! И все из-за рабыни… даже непотребной женщины?! Право, можно подумать, что ты, действительно, сошел с ума из-за нее!

— Тебе, мой друг, простительно так думать, потому что ты не знаешь моей действительно божественной Луцены, с чьей красотой не может сравниться красота любой другой женщины, — восторженно отвечал влюбленный юноша, забывая весь ужас своего положения.

— А мне кажется, если бы даже сама Венера спустилась к тебе с Олимпа, но без сестерций, которыми ты мог бы оплатить долги, ты и от Венеры должен был отказаться и жениться на богачке Эмилии. Подумай, что тебя ожидает в самом ближайшем будущем.

— Я уже подумал и решил.

— Что же ты намерен делать? Неужели, действительно, отказываешься от брака с Эмилией?

— Повторяю тебе еще раз совершенно серьезно: я никого не могу любить, кроме Луцены.

— Тогда я даже не могу себе представить, как ты сможешь выпутаться из сложившейся ситуации.

— Выслушай меня, друг мой. Помнишь, когда мы были еще мальчиками, нас всегда сильно волновали рассказы об истории Гракхов. В порыве благородного восторга мы клялись подражать их примеру, взяв под защиту всех несчастных, угнетенных безжалостной тиранией римских олигархов.

— Да, помню. Ты обычно был Тиберием или Гаем, я — чаще всего Блоссием или Помпонием, [183] Тиберий, Гай, Блоссий, Помпоний — Тиберий и Гай — братья Гракхи, Блоссий и Помпоний — их ближайшие соратники. Сцевола, обыкновенно, был Назиком или Опимием [184] Назик, Опимий — Сципион Назик — организатор убийства Тиберия Гракха и его соратников. Луций Опимий — консул, руководивший войсками, разбившими сторонников Гая Гракха и убившими его самого. и всегда ужасно горячился. Помню, однажды я чуть было не убил его грифельной доской. Но какая связь между нашим детством и твоими намерениями? Извини, не понимаю.

— То, что пытались сделать Гракхи, намерен в ближайшее время осуществить я, призвав итальянцев восстать против тиранов и завоевать себе лучшее благо жизни — свободу.

— Несчастный, значит, ты затеваешь междоусобную войну? [185] Междоусобная война — здесь война италийских народов с Римом за право римского гражданства.

— Да. И войну рабов.

— Войну рабов? Ты, Тито Вецио, герой Цирты, образец и слава римской молодежи решаешься говорить о том, что не придет в голову даже самому последнему из римских граждан. Это означает, что ты идешь на верную гибель. Возбуждать против Рима Италию, вести латинцев, самнитов, кампанийцев, марсов, жителей Этрурии и Апулии на всемирного властелина, чтобы вырвать у него силой римское гражданство, да это такое безумие, которому трудно найти примеры в мировой истории. И ты, римлянин, свободный всадник, патриций, военный трибун республики хочешь стать во главе рабов, подобно каким-нибудь Эвну, Антиоху или Клеону? [186] Эвн, Антиох, Клеон — предводители восстания рабов на Сицилии. И заслужить проклятие современников и потомства?! Полно, Тито, опомнись, в своем ли ты уме? Как только поворачивается твой язык? Мне кажется, ты просто совершенно растерялся после всех обрушившихся на тебя ужасных несчастий. Ты, верно, забыл, что все враги Рима, как бы они храбры не были, не могут избежать позорной участи Югурты.