Андрей Караулов - Русский ад. На пути к преисподней

Говорят, Сталин прозевал начало войны, потому что его сбили с толку противоречивые сообщения советской разведки. Какое уродство — спросил бы у Ахматовой, она бы сказала Сталину все как есть:

Восток еще лежал непознанным пространством

И громыхал вдали, как грозный вражий стан,

А с Запада несло викторианским чванством,

Летели конфетти, и подвывал канкан…

Описывая в «Красном Колесе» Надежду Крупскую, он (и надо-то всего: прочесть!) говорил о женской преданности, о том, как сручно с ней Ленину. Но старый друг Копелев вдруг понял, что «цюрихской» Ленин — это автопортрет самого Александра Исаевича, а Крупская «списана» с Натальи Дмитриевны Солженицыной: «Жить с Надей — наилучший вариант, и он его правильно нашел когда-то… Мало сказать единомышленница. Надя и по третьестепенному поводу не думала, не чувствовала никогда иначе, чем он. Она знала, как весь мир теребит, треплет, разряжает нервы Ильича, и сама не только не раздражала, но смягчала, берегла, принимала на себя. На всякий его излом и вспышку она оказывалась той же по излому, но — встречной формы, но — мягко… Жизнь с ней не требует перетраты нервов…»

Людям — тын да помеха, а нам смех и потеха! Все идет в ход, любая глупость: и забор, у Солженицыных в их Пяти Ручьях — шесть метров с видеокамерами, и погубил он себя точно так же, как погубил себя казачий выскочка Шолохов! Издеваются: Солженицын — раб своей идеологии, читай — глупости, русский народ у Солженицына не народ, а жертва, все грузины у него — палачи, все евреи — мерзавцы и т. д. и т. п.

Многие (все?) иерархи русской церкви, включая, кстати говоря, и «агента Дроздова», навсегда приписаны к КГБ. Такой ценой (необходимо оговориться) они, иерархи, сохранили в России православие.

Жестокая и трусливая потаенность, от которой все беды нашей страны! В ситуации, когда церковь полностью под «гебухой», ему и его книгам тем более указан особый путь. Но как только этот крест лег на его плечи, тут же разлетелись, разгулялись крики, от которых он в конце концов действительно устал: «ветровские» функции, односторонняя дружба, «Ленин в Цюрихе» как автопортрет самого Александра Исаевича, более того — он, Солженицын, уже и не писатель-историк, оказывается, а пропагандист и иллюстратор!..

Ну сколько же можно, а?

Человек человеку враг — главное достижение русской жизни.

— Выйдем?

— Конечно… пора… — Наталья Дмитриевна хотела, видно, добавить что-то еще, но замолчала: все слова уже сказаны.

«И безвозвратно уходило время только в том, что безвозвратно изнурялась моя родина…»

Они опять оказались на какой-то опушке. Асфальтовые дороги через полуголый лес — вот как к этому привыкнуть?

Наташа вышла из машины, едва заметно потянулась, расправила плечи. Выжидающе посмотрела на Александра Исаевича.

— Я сейчас, сейчас…

Пройтись?

Александр Исаевич обернулся; на заднем сидении лежала еще одна тетрадка в линейку, с которой он сейчас не расставался.

«Конспект, — написано на обложке. — Др. сл. История».

Какой почерк, а? Мелкий, как луковые семена. Если почерк — это характер, значит, характер у него — горький, характер настоящего (битого-перебитого) подпольщика.

«Тихий Дон», главный, ведущий вопрос книги: чего стоит человеку революция?

Солженицын, главный (без ответа) вопрос: чего стоит человеку эмиграция?

Вся русская история — здесь, в этой тетрадке:

— культурные народы Римской Империи и Близкого Востока (слово «близкий» Александр Исаевич дважды подчеркнул) считали славян разбойниками и дикарями; такими они и были (VI–VIII вв.),

— жизнь у славян не дружная, племена жест, нападают др. на друга. Грабеж (по занятиям) на пер. месте, за ним — торговля и земледелие,

— предм. вывоза (продажи) у сп.: меха, мед, воск. Но осн. источник дохода — рабы. Славяне продают друг друга, сильные торгуют слабыми; все араб, и европ. рынки «забиты» рабами-славянами, между людьми, славянами, постоянная «гр. война»; слово «раб» (в английском — «slave», у французов — «esclave») от слова «славянин» (подчеркнуто дважды). В Средневековье греческий «дулос», то есть «раб», вытеснен словом «склавос», — так др. греки именуют славян.

«Slave», «esclave» — вся планета знает (говорит), что славяне — это рабы. Теперь вопрос: рабы Древнего Рима, это тоже славяне?..

— На славян, пр. всего — мол. мужчины, девушки, дети, ets. славяне же, племена-победители, выменивают: оружие, вино, предм. роскоши, золото, ткани.

Ремарка на полях: тогда — племена, сегодня — банды, экономический бандитизм, — какая разница?

— Славяне у славян, их поработ., вооб. ничего не стоят: мн. — мн. мужчин (сотни?) за одну бочку вина. Без жалости! (подчеркнуто).

— Отсюда — бескон. походы славян (друг на друга). Нуж. товар — рабы. Хазарские и араб, купцы везут купленных сл. (от Одера и Вислы до Оки и верх. Волги на Востоке, от Ладоги до Дуная) на рынок невольников (Византия, особенно Царьград, далее — по всему миру. Племена не смогли объединиться (сл. б/ненависть друг к др.), даже (VI–VIII вв.) при нашест, варягов и норманнов. Патолог, ненависть др. к другу. Платят дикую дань, но вс.р. не консолидируются. Только в VIII в. слав, изгоняют варягов обратно «за море», но мир и солидарность (подчеркнуто!) не наступают. Наоборот, вдруг станов, хуже, кровь на крови: «…и не бе в них правды, и воста род на род, и бысть межди ими рать велика и усобица, и воевать почаща сами на ея…». Смута такая, что реш. слав, между собой: поищем себе князя, «который бы владел нами и судил по праву, и пошли за море, к варягам». Чудь, Словении и Кривичи просят варягов: «Вся земля наша велика и обильна, и порядка в ней нет, приходите княжить и владеть нами…»

Александр Исаевич отодвинул тетрадку: с первых дней Петербурга, с «засилия иностранцев», русская интеллигенция принялась за сочинение истории своего государства.

Кто сочинил удачнее, тот и патриот! Главное — эффектная фраза, от «Княжнин умер под розгами!» (Карамзин), до «Пусть без страха жалуют к нам в гости, но кто с мечом придет, тот от меча и погибнет…» — Александр Невский, русский святой, никогда не говорил этих слов. Их сочинила академик Панкратова, видная сталинистка; она была очень плохим историком, но одним из официальных идеологов сталинского времени. — Комплекс перед «прекрасным нашествием»? Обидно, что Зимний, Петергоф, Царское, Павловск… все великие творения новой столицы есть сплошь плодом «производство умов италианских или французских»? Наверное… (подчеркнуто) не хотелось быть «вторыми», если гости подарили русской столице такой (прекрасный!) результат.

И ведь опять кто-то упрекнет Александра Исаевича в «тенденциозности», хотя он фиксирует — с точностью школьного учителя — смысл (суть) жизни тех земель, которые очень скоро будут названы Русью: