Игорь Минутко - Бездна (Миф о Юрии Андропове)

— Во-первых…— заговорил он неожиданно севшим голосом.— Давайте, господин Рафт, смотреть правде в глаза. Мы с вами живем в расколотом мире. Творчество Александра Солженицына в определенном смысле… Даже не в определенном, а во вполне конкретном смысле идеологически враждебно нашему государству. К сожалению… А на войне как на войне. Оставим в стороне художественную прозу Солженицына. Но его самая знаменитая… Я бы добавил: печально знаменитая книга «Архипелаг ГУЛАГ»…

— Это великая книга! — пылко перебил американский журналист,— Вы ее читали?

Поколебавшись мгновение, поэт Воскресеньев сказал:

— Читал. Положение обязывает. Ведь мы, советские литераторы, уважаемый господин Рафт, работники идеологического фронта. Се ля ви, как говорят французы.— Американский журналист собрался было что-то сказать, судя по выражению лица, протестующее, но Василий Александрович остановил его решительным жестом:— Один момент! Позвольте мне договорить. В ситуации с Солженицыным я прошу вас обратить внимание на два обстоятельства. Во-первых. Ведь не по своей прихоти Юрий Владимирович выдворил из страны действительно, я с вами согласен, выдающегося писателя, если рассматривать творчество Солженицына с позиций высокого искусства. Председатель КГБ выполнял волю руководства страны, волю Политбюро, наконец. Там принималось это решение. Во-вторых. И это главное, господин Рафт! Вы, как я понял, изучали нашу советскую историю. При Ленине «враг»… Враг в кавычках Николай Гумилев, блистательный поэт, расстрелян. При Сталине… Что говорить! Во «врагов народа» были превращены десятки, сотни деятелей нашего искусства — и расстреляны или погибли в лагерях. Да и Никита Сергеевич Хрущев не очень-то жаловал нашего брата, правильнее сказать, не понимал. Слава Богу, хоть без репрессий обошлось. Почти… Вот и у меня с ним конфликт был… Ладно! — остановил себя знаменитый поэт.— Не хочу об этом, вернемся к Александру Исаевичу. Ведь ему сохранена жизнь! Предоставлена возможность уехать в свободный…— Василий Александрович поперхнулся,— уехать в Европу, разрешено увезти свои рукописи, архив, то есть там он может продолжать заниматься писательством! И уверяю вас… Я просто убежден в этом! Так произошло благодаря Юрию Владимировичу, его усилиям. Наверно, там…— поэт Воскресеньев, расхрабрившись, показал указательным пальцем правой руки вверх,— там были и другие предложения, каким образом избавиться от Солженицына, заставить его замолчать. По сталинской методике. Андропов наверняка понимает масштабность личности Солженицына, хотя и для него он идеологический противник. Но… пройдут годы, улягутся политические страсти, и объективная история все расставит по своим местам. Согласитесь, в такой позиции государственного деятеля самого высокого ранга есть мудрость и… Как бы поточнее сказать? Гуманное разрешение проблемы.

— Пожалуй, вы правы,— сказал Жозеф Рафт.

Эти слова Василий Александрович воспринял как острые шпоры ретивый конь, его обуяло вдохновение, предчувствие удачи, и образ Юрия Владимировича Андропова был дорисован пылко, поэтически, преданно: глубокий государственный ум, гуманизм, но и, когда надо, решительность в поступках, аскетическая скромность в быту («Как у Владимира Ильича Ленина»,— обмолвился знаменитый советский поэт), понимание западной культуры и вообще явная склонность к западному пути развития («Включая экономические приоритеты»).

— Одно знание английского языка чего стоит! — восторгался Василий Александрович, быстро шагая по веранде из угла в угол и вея острым мужским потом из-под подмышек,— Опять и здесь Юрий Владимирович первый среди кремлевских вождей после Ленина!

— Я слышал,— включился в панегирик Ник Воеводин,— Юрий Владимирович и французским языком владеет.

— Вот! — возликовал поэт Воскресеньев.— Так что, дорогой Жозеф, как говорят у нас в России, вашими устами и мед бы пить!

— Не совсем понял,— смутился американский журналист.

— Я был бы счастлив,— засмеялся Василий Александрович,— если бы ваше предположение о руководителе нашей страны после Брежнева стало реальностью,— Поэт наконец сел на свой стул.— Да что же это я? Соловья баснями… День жаркий. Вот прошу! Русский квасок, абрикосики, печеньице.

Квас американскому гостю очень понравился.

— А может быть, останетесь обедать? Водочки хряпнем. Или коньячку?

«Журналист» Воеводин оживился, однако Жозеф Рафт сказал вежливо, но жестко:

— Нет, спасибо. Много работы. Я вам, господин Воскресеньев, очень благодарен…

— Кстати! — бесцеремонно перебил Василий Александрович, подумав, переполненный восторгом: «Все! В Штаты еду!» — Когда вы возвращаетесь домой?

— Через две недели.

— Какое совпадение! Через две, максимум через три, недели я буду в Нью-Йорке, там мое первое выступление, а потом гастрольная поездка еще по шести городам вашей замечательной страны. Так что, мой новый американский друг, приглашаю вас на одну из своих встреч с читателями.

— Я непременно приду,— искренне обрадовавшись, сказал Жозеф Рафт.

— Как мне вас там найти?

Американский журналист из кармашка кожаной сумки достал свою визитную карточку и протянул ее хозяину дачи:

— Прошу!

Василий Александрович вручил американскому журналисту свою визитку. Расстались друзьями. Обиженная супруга поэта провожать визитера к машине не вышла.

…Забегая вперед, следует сказать, что через три недели Василий Александрович Воскресеньев беспрепятственно, без всяких эксцессов в ОВИРе и других инстанциях, выехал в Соединенные Штаты Америки. Его выступления в семи городах этой страны, на которых собиралась главным образом эмигрантская публика из Советского Союза, прошли с большим успехом. На первой же встрече с «читателями» присутствовал Жозеф Рафт. Потом они вместе поужинали в ресторанчике в Бруклине, изъясняясь между собой смесью русских и английских слов.

…Поздно вечером в квартире Попкова, в его кабинете, раздался телефонный звонок. Все домашние были на даче, и в огромной квартире начальник «Пятки» находился один. Его клонило в сон, но он, перебирая бумаги на столе — докладные, доносы, разработки,— мужественно боролся с одолевающей его дремотой, ожидая этого звонка.

— Я слушаю! — проворно подняв трубку, бодрым голосом сказал он.

— Добрый вечер, Фрол Дмитриевич. Простите, что так поздно.

— Да что вы, Юрий Владимирович! Разве это поздно? Добрый вечер!

— Ну… Расскажите в двух словах, как там наш американец?

— Тьфу, тьфу, пока все идет как надо. Сегодня состоялась первая встреча с поэтом Воскресеньевым…

— Где? — перебил Андропов.— В клубе писателей?

— Нет, Юрий Владимирович. Ресторан в ЦДЛ, как место встречи, пришлось переиграть на дачу нашего поэта в Переделкино.