Дмитрий Дмитриев - Золотой век

— А все же, сударь мой, болтунов из города Питера выгоняют…

— Может быть, болтунов, а я к этой породе себя не причисляю..:

— Так вы, сударь, мертвого между живыми оставьте искать; вас, право, сочтут за сумасшедшего и, чего доброго, еще на цепь посадят, соберитесь подобру-поздорову туда, откуда приехали… Дело-то много лучше будет…

— Нет, зачем же… Не затем я приехал в Питер, чтобы переночевать в нем ночь-две, да и обратно ехать восвояси.

— Право, уезжайте… Добром советую… Если по своей воле не поедете, то силою повезут…

— Ну, господин бригадир, этой силы я не побоюсь…

— А я вот что скажу… Славный город Питер видал таких молодцов, как ты, и не с такими он справлялся… Понял? Раскусил? — уже грубо проговорил начальник полиции, переходя с вежливого «вы» прямо на «ты».

Ему прискучил этот разговор, прискучило также и упорство Пустошкина.

— Вы еще мне ничего не скажете? — также грубо спросил Егор Захарович у Рылеева и направился к двери, чтобы выйти.

— Погоди малость, сударь… Чтобы завтра утром твоей милости в Питере не было. Помни!.. До утра гости здесь, но не больше… Это мой последний тебе сказ… Прощай!.. Гляди, не забудь моих слов!.. Забудешь?.. Уж в ту пору, сударь, на себя пеняй!..

— Пожалуйста, не грози мне, господин бригадир, ведь я волк-то травленый.

— Ну, мы тебя совсем затравим… Уезжай лучше поскорее!..

Рассерженный грубым обращением начальника полиции Егор Захарович отвечал ему тем же.

Бригадир Рылеев только морщился.

— Что же это? Неужели здесь, в Питере, нет ни правосудия, ни правды?.. Неужели и здесь одна только грубая сила, грубый произвол!..

— Опять совет даю, государь мой, держать язык на привязи! — крикнул Рылеев.

— Говорить правду я не побоюсь и скажу ее в глаза всякому… Понимаете ли, всякому…

— Герой, борец за правду… Так, так… А все же, чтобы завтра в Питере вас, сударь мой, не было!

— Что же делать, придется подчиниться грубому произволу… Я уеду, — задумчиво и тихо произнес Егор Захарович.

— И хорошо сделаете, сударь… Прощайте!..

— И все же несчастного Серебрякова я буду разыскивать…

— Разыскивайте от нечего делать… Может, он придет к вам с того света, — насмешливо проговорил бригадир Рылеев.

— Он жив, жив!.. Грех вам будет, господин бригадир, считать живого человека мертвым. Вы дадите ответ в том и перед Богом, и перед совестью.

— Ну, ну, хорошо! За свой грех я и в ответе. Оставьте меня; мне, сударь, недосуг «пересыпать из пустого в порожнее». Ступайте… А то я прикажу…

— Выгнать меня, что ли? Зачем, я и сам уйду…

— И давно бы так.

Помещик Пустошкин раздосадованным оставил канцелярию начальника полиции.

— Что, сударь, невеселы? — такими словами встретил Мишуха Труба Егора Захаровича, когда он вернулся к себе на постоялый двор.

— Да веселиться нечему… Из Питера меня гонят, — со вздохом ответил Егор Захарович.

— Кто?

— Рылеев.

— За что же?

— А за то… Не суй нос где не спрашивают.

— Как так? — удивился Мишуха.

— Да так… вступился я за офицера Серебрякова, говорю, он жив; мне не верят; я доказываю, и доказательства моего не принимают и приказывают подобру-поздорову скорее из Питера выехать, только до завтра дали срок; если завтра утром я не выеду, то меня силою с позором выгонят.

— Бедный, бедный Сергей Дмитриевич! — с глубоким вздохом проговорил Михайло Труба, выслушав рассказ Пустошкина.

— Из Питера я не выеду, а только с этого постоялого двора на другой перееду. Пусть Рылеев думает, что я уехал. А здесь тихонько, смирненько буду делать свое дело. Может, мне и удастся напасть на след Серебрякова. Я проведу и самого начальника полиции, — с улыбкой проговорил Егор Захарович.

К сожалению, сделать это ему не удалось.

На другой день ранним утром, когда еще Пустошкин спал, а встал только один Мишка Труба, на постоялый двор явился полицейский чиновник в сопровождении двух солдат.

Полицейский чиновник приказал разбудить Егора Захаровича и объявил ему такой приказ начальника полиции:

— Его превосходительство, господин обер-полицмейстер указал мне, государь мой, напомнить о вашем немедленном выезде из столицы. Собирайтесь сейчас же, я сопровождать вас буду до заставы.

— А эти люди что будут делать? — едва удерживаясь от гнева, спросил Пустошкин, показывая на двух солдат.

— Ничего. Я прихватил их на всякий случай. Если бы вы, государь мой, стали сопротивляться, в ту пору солдаты пригодились бы, но так как сопротивления нет с вашей стороны, то я отпущу их домой.

Волей-неволей пришлось Егору Захаровичу покориться воле бригадира Рылеева и оставить Петербург вместе со своими слугами и с Михайлом Трубой.

Полицейский чиновник провожал его до самой заставы и долго оставался у заставы, смотря вслед уезжавшему Пустошкину; и только тогда поехал к своему начальнику с донесением об исполнении приказа, когда экипаж Пустошкина скрылся из его глаз.

Егор Захарович, отъехав несколько от Петербурга, обратился к дворовому князя Полянского с такими словами:

— Слушай, Михайло, ты парень смышленый и ловкий, вернись в Питер, благо тебе нет запрета вернуться, сними себе где-нибудь каморку и старайся напасть на след офицера Серебрякова, а я остановлюсь верстах в 15 от Питера, в усадьбе одного моего старого благоприятеля, отставного секунд-майора Глебова, в «Хорошове», а ты в Питере живи, заведи себе верховую лошадь и в неделю раза два приезжай ко мне с новостями. Понимаешь?

— Как не понять, сударь Егор Захарович.

— Ты в Питере будешь искать Серебрякова, а я по дорогам и окрестностям питерским, может, наши розыски и не пропадут даром. В Питер я до времени не поёду, не потому, что боюсь угрозы Рылеева, а потому — не повредить бы нашему розыску. И ты, Михайло, делай свое дело смирнехонько, тихохонько. А главное, смотри, чтобы не проведал про твои розыски Рылеев. Меня он только выслал из столицы, а с тобою может быть и худшее.

— Не бойтесь за меня, сударь Егор Захарович. Умею я работать, умею и концы прятать, и бригадиру Рылееву пристать ко мне будет не с чем.

— То-то я тебя предупреждаю, Мишуха. Будь осторожен.

— Поверьте, сударь, я проведу и выведу бригадира Рылеева.

— Провести его нетрудно. Но у Серебрякова есть враги много посильнее и позначительнее Рылеева, вот их-то следует тебе, Михайла, побаиваться.

Скоро Пустошкин свернул с большой дороги и поехал по проселочной в усадьбу «Хорошово», а Михайла Труба повернул назад, в Петербург.

Выехал он из Питера в одну заставу, а вошел в него в другую никем не замеченный.

Несмотря на самые тщательные розыски Егора Захаровича Пустошкина, а также и дворового Мишухи Трубы, им не только не удалось разыскать злополучного офицера Серебрякова, но даже и напасть на его след.