Дмитрий Дмитриев - Золотой век

«Господи, что же это со мной? Неужели это любовь к Ольге? Неужели княжна забыта? Я хочу бежать отсюда и не могу, хочу стараться не смотреть на Ольгу, а сам не могу оторвать от нее своего взгляда… Прежде я любил ее любовью брата; а теперь? Зачем меня Данило оставляет? Нет, нет, я уеду из этого дома. Я навсегда убегу отсюда, завтра же я уеду. Так скажу и Даниле, и Ольге. Да чего же лучше, Данило хочет ехать в Питер, вот и я с ним поеду», — так раздумывал Серебряков после своего разговора с Данилой о своей поездке в Москву и в Питер.

Во время этого размышления к нему в горницу вошла Ольга; она близко подошла к Серебрякову.

— Отец мне сказал, что ты хочешь от нас уехать? — спросила красавица у Серебрякова, устремляя на него свои большие, чудные глаза. Серебрякову нетрудно было прочитать в них любовь.

— Да… я… я решил.

— Вот как… даже решил?

— Ольга, не смотри ты на меня так, не смотри, мне надо ехать… понимаешь, надо.

— Зачем?

— Как зачем? Не могу же я так у вас, на хлебах из милости, жить всю свою жизнь? Мне надо явиться в свой полк, чай, меня и в живых уже теперь не считают; надо восстановить свои права, еще надо мне отомстить…

— Кому, брат, ты хочешь мстить? — спросила у Серебрякова Ольга, не спуская с него своего чарующего взгляда.

— Моему врагу… от него все мои несчастия и все беды.

— Ты собираешься мстить Потемкину?

— Да, ему…

— Предоставь мне это…

— Ты смеешься, Ольга? — воскликнул Серебряков.

— Нисколько, отомстить за тебя сумею.

— Стало быть, ты считаешь меня бесхарактерным, слабым. Что я и постоять за себя не сумею? — в голосе Серебрякова звучала обида, самолюбие…

— Ты плохо меня понимаешь, Сергей!

Серебряков разрешил Ольге на правах сестры так себя называть.

— Я хочу, чтобы ты остался здесь со мною, — тихо добавила красавица, опуская свою голову.

— Что ты говоришь, Ольга?

— Что чувствую…

— Ты не хочешь со мною разлучаться, ведь так, Ольга? — счастливым голосом спросил у молодой девушки Серебряков.

Он горячо и сердечно любил Ольгу, хотя и не хотел сознаться в этом даже самому себе; сколько ни старался он заглушить в своем сердце эту любовь, но не мог. Княжна совсем была забыта, одною Ольгой было переполнено его сердце.

На вопрос Серебрякова красавица ничего не ответила; она только вся зарделась, как маков цвет, и стояла молча.

— Что же ты не отвечаешь, Ольга? Скажи, тебе жаль со мною расстаться?

— Что еще спрашиваешь, разве ты не видишь?

— Я… я останусь, Ольга…

— Я это знала…

— Как, ты знала, что я останусь, не поеду? — с удивлением воскликнул Серебряков.

— Да, да… я знала, — спокойно ответила красавица.

— Кто же тебе сказал?

— Мое сердце…

— Ольга!..

— Довольно об этом… не теперь, после… Ты останешься, милый, и больше мне ничего не надо… Никаких слов не надо! Я счастлива, я счастлива…

Быстро проговорив эти слова, красавица также быстро вышла из горницы, которая была отведена для Серебрякова в домике Данилы.

Из горницы Серебрякова молодая девушка направилась к своей матери и застала ее за спешной работой.

Марья Ивановна собирала в дальнюю дорогу своего мужа, укладывая в мешок его белье и одежду, — а также и съестные припасы.

— Мама, мамуся, он остался… — радостным голосом проговорила Ольга, обнимая свою мать.

— Кто остается, кто? — спрашивает Марья Ивановна, освобождаясь из объятий дочери и с любовью на нее посматривая.

— Да он, мамуся, он…

— Да кто он-то, отец, что ли?

— Сергей Дмитриевич остается…

— А разве он куда собирался?

— Как же, в Москву собирался ехать.

— Ты его, Олюшка, остановила, что ли?

Марья Ивановна оставила мешок и значительно посмотрела на дочь..

— Ну да, мама… Я уговорила его не ехать… Сама суди, зачем такую даль он поедет? Да и как же я… мы с тобой, мама, без него останемся?.. Ведь правду я говорю… правду? Так?

— Да, да… так, Олюшка… — как-то задумчиво ответила дочери Марья Ивановна.

— О чем ты задумалась, мама?

— Так, ни о чем…

— Нет, нет… Ты что-то думала, родная… Скажи про что?

— Про твою любовь к нашему гостю я думаю, дитятко мое…

— Мама, ты… ты знаешь?

Красавица старалась скрыть свое лицо на груди матери.

— Давно знаю, Олюшка, давно вижу. Только любит ли тебя Сергей Дмитриевич?

— Любит, мама, любит.

— Так ли, дитятко мое? Ох, сердечная моя. Не тебя он любит, а богатую княжескую дочь. К ней-то он и порывается.

— Кто тебе сказал, мама, что наш гость любит княжну? — с ноткою сердечной обиды промолвила красавица.

— Сам он сказывал. Сколько он, бедный, бед и несчастий перенес через эту любовь.

— Прежде Сергей любил княжну, а теперь он полюбил другую.

— Тебя, что ли?

— Да, меня, — чуть слышно отвечает матери Ольга.

— Да что же, сам про то сказал тебе Сергей Дмитриевич?

— Мама, он только что хотел мне про это сказать.

— Только хотел, а не сказал?

— Я… я не стала слушать и выбежала из его горницы.

— Зачем же ты ушла, Олюшка?

— Мама, милая, дорогая моя мамочка, я знаю, что меня любит Сергей, крепко любит. Знаю я также, что я не стою его любви. Не такую ему нужно, как я.

— Что же ты разве не под стать нашему гостю? Разве ты, Олюшка, хуже его? Ты такая раскрасавица. Что ты это говоришь? — с неудовольствием заметила дочери Марья Ивановна.

— Мама, мама. Эта красота меня и погубила; через свою красу я и в гарем попала. Нет, я не стою Сергея Дмитриевича. Не стою.

— Ты говоришь, он тебя любит?

— Любит, мамуся милая, крепко любит.

— А если любит, то и до вашей свадьбы недалеко.

— Что ты, мама!., моей свадьбе с Сергеем никогда не бывать.

— Не пойму тебя я, Олюшка, право, не пойму! То ты любишь нашего гостя, то не хочешь быть его женою. Ну, как тут понимать?

— Да, да… Он стоит не такой девушки… Я что? На мне лежит черное пятно, и его никогда не смоешь, никогда! — дрогнул голос у красавицы, и на глазах ее выступили слезы.

— Полно, дитятко мое, сердечная, в том пятне черном нет твоей вины. Черные, злые люди довели тебя до того. Проклинаю я твоих погубителей, страшным проклятьем кляну их!.. И от Господа, и от честных людей прокляты они будут! Наш гость хороший человек, жалостливый, он тебя понял, Олюшка, отгадал твою душу чистую. Ты счастлива с ним будешь, — утешала бедная мать свою загубленную злыми людьми дочь.

Дня через два после описанного старик Данило на своих конях выехал в Москву, а оттуда хотел проехать в Питер.

Не столько он ехал по своему делу, сколько ради поручения Серебрякова; не хотелось старому Даниле, чтобы из его дома «чужим» уехал Серебряков; Данило полюбил своего гостя, имел большое желание с ним породниться — дочку свою красавицу выдать за него, хоть о своем желании он никому не говорил.