Дмитрий Дмитриев - Золотой век

— Зачем? — не спросил, а как-то ревниво воскликнул граф Аполлон Иванович.

— В моей ярославской вотчине схоронена ее мать. Ну Наташа и поехала перед честным венцом помолиться на материной могиле и поплакать, — совершенно покойно ответил князь Платон Алексеевич своему нареченному зятю.

— Стало быть, княжна должна вернуться скоро?

— Разумеется, скоро.

— А как?

— Ну, пробудет там, в усадьбе, еще дней пять-шесть — не больше.

— Так много!..

— Не спеши, граф; успеешь еще намиловаться с молодой женой.

— Боюсь я, мой нареченный тестюшка…

— Чего?

— Пожалуй, княжна любить меня не станет?

— А ты так сделай, чтобы полюбила.

— Как сделать-то?

— Ты разве не знаешь, чем примануть девичью любовь?

— Не знаю и то, князь.

— Хочешь научу?

— Научи, князь Платон Алексеевич, о том прошу-усердно.

— А что, граф Аполлон Иванович, мне за науку дашь? — шутливо спросил у Баратынского князь Полянский.

— Все, что желаешь, князь, ничего не пожалею, только научи, как мне приобрести любовь княжны Натальи Платоновны, моей милой невесты, — несмотря на свои довольно пожилые годы, с юношеским пылом проговорил нравственно испорченный граф Баратынский.

— А ты, мой нареченный зять, тряхни мошной и хороший подарочек невесте приготовь, — посоветовал Баратынскому князь Полянский.

— За этим, князь, у меня не станет дела. Только едва ли за подарок княжна меня полюбит.

— А ты попробуй, не скупись…

— Да разве я скуплюсь, для моей милой невесты я все готов отдать.

— Ну, все-то не отдавайте, а подарите ей, граф, ожерелье из крупного бурмитского жемчуга, которое я видел у вас.

— Ожерелью тому, князь, ведь цены нет.

— Вот и жалко стало.

— Нет, нет… Стану ли, мол, я жалеть для любезной невесты? После матушки покойницы досталось мне то жемчужное ожерелье.

— И подарите его, граф, моей дочери, а своей невесте.

— Подарю, с радостью. Вы, нареченный тестюшка, пришлите сказать, когда приедет из усадьбы княжна Наталья Платоновна. И я в ту пору явиться не замедлю и ожерелье с собой прихвачу.

— В ту пору, граф, и невеста к вам станет поласковее и поприветливее. До нарядов и до камней самоцветных куда охочи девки-то было встарь, так и теперь, — весело проговорил князь Платон Алексеевич.

— Говорю, князь, ни за чем не постою, только бы полюбила меня княжна Наталья Платоновна.

— Полюбит, говорю.

— Однако, я, князь Платон Алексеевич, боюсь.

— Чего еще?

— Состоится ли моя свадьба с вашей дочерью?

— Граф Аполлон Иванович, за кого же меня вы принимаете? Данного слова я держусь!

— Простите, князь. Но с таким нетерпением жду я того счастливого дня, когда назову княжну Платоновну своей женой.

— Дождетесь. Приезжайте дней через пять и увидите свою невесту.

Радостным и довольным поехал граф Баратынский из дома своего нареченного тестя в свою подмосковную усадьбу.

В тот же день князь Платон Алексеевич послал нарочного в ярославскую вотчину с приказом к своему камердинеру Григорию Наумовичу «не мешкая, собираться и ехать в Москву; привезти с собою княжен Наталью Платоновну и Ирину Алексеевну».

Несмотря на раннее утро, императрица Екатерина Алексеевна была уже за письменной работой в своем кабинете: быстро скользило у нее перо по бумаге.

Государыня увлечена была работой; в такой работе время бежало быстро, незаметно. Наконец императрица положила перо и взглянула на часы, которые показывали девять.

Она встала, прошлась раза два-три по кабинету, помешала в камине дрова.

Камин государыня имела обыкновение зимою всякое утро сама затапливать.

Потом она села на свое обычное место в кресло, к письменному столу, и позвонила.

Вошел поспешно камердинер государыни.

— Рылеев приехал? — спросила у него императрица Екатерина Алексеевна.

— Так точно, ваше величество.

— Пусть войдет.

В кабинете появилась тучная и довольно неуклюжая фигура обер-полицеймейстера, бригадира Рылеева.

На нем, по обыкновению, был мундир Измайловского юлка, с высоким шитым золотом, срезанным воротником, напоминающим собой боярские воротники, называемые «козыри»; белый широкий галстук, черный шелковый, с серебряными полосами шарф и ботфорты. На его короткой и толстой шее крест св. Анны, украшенный бриллиантами.

Бригадир Рылеев остановился у двери кабинета, сделав низкий поклон государыне.

— Ну, что скажешь, господин бригадир? — сухо спросила у Рылеева государыня; она, очевидно, была им чем-то недовольна.

— В столице, ваше императорское величество, все обстоит благополучно, — глухо проговорил обер-полицеймейстер свою обычную фразу; при этом он опять низко поклонился государыне.

— Эту заученную фразу я слышу от тебя, господин бригадир, всякий день. Ты привык угощать меня одним благополучием. А между тем не говоришь мне о тех преступлениях, которые совершаются почти всякий день в Питере; а, может, ты господин начальник полиции, и сам про то ничего не знаешь ничего не ведаешь?

В голосе государыни слышалось раздражение.

— Ваше величество… — начал было говорить непуганым голосом Рылеев; но государыня жестом остановила его резко сказала:

— Ты вчера был в театре?

— Простите, ваше величество, не мог, по причине хворости.

— Не знаешь и не слыхал, что произошло вчера, в театр, в твое отсутствие?

— Знаю, ваше величество, на сцене давали оперу «Федул с детьми» и все окончилось благополучно — актриса Уранова преотменно пропела свою арию.

— Только и всего?

— Так точно, ваше величество.

— Плохой же, господин бригадир, ты начальник полиции, не видишь и не знаешь, что у тебя под носом делается.

От таких слов государыни у Никиты Ивановича Рылеева, бригадира и кавалера, холодный пот выступил на лбу, лицо покрылось пурпуровым заревом; он пыхтел и краснел, не зная, чем мог он провиниться и заслужить немилость императрицы.

А случилось в придворном театре следующее.

В то время славилась своею красотой, молодостью и искусством петь оперная актриса Уранова; она была страстно влюблена в оперного же певца Сундукова, который ей платил такою же любовью. Уже назначена была свадьба влюбленных, но, к несчастью Урановой, она сильно приглянулась Безбородко, одному из приближенных к императрице вельмож, который решил во что бы то ни стало завладеть красавицей актрисой. Но так как Уранова не льстилась на богатство и дорогие подарки и не отвечала Безбородко, тогда он решился силою завладеть Урановой, т. е. похитить ее и увезти в одну из своих отдаленных вотчин.

Об этом как-то узнала Уранова и в порыве горя и отчаяния решилась на довольно смелый поступок: играя в эрмитажном театре в присутствии государыни в опере «Федул с детьми», Уранова своим пением и игрою превзошла себя. Императрица была восхищена Урановой и по окончании последней арии бросила ей свой букет.