Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг

– И смуглое гладкое лицо, – вставил Вебер.

– Да-да! – подтвердил штаб-ротмистр. – И приятные свежие губы, и тихий волнующий голос…

– И большие груди! – развеселил офицеров Вебер.

– У нее действительно тонкий стан и божественная грудь, – поддержал начальника штаб-ротмистр.

С этой минуты спокойное время для денщиков осталось лишь в приятных воспоминаниях.

Заборно ругая приехавшую красотку, ночи напролет они чистили ботфорты, палаши, медные налобники касок, пуговицы, кирасы, шпоры.

Полковник поначалу не мог нарадоваться на преобразившийся полк и благодарно крестил лоб. «Даже в Петербурге они так не следили за своей внешностью, ибо там не было столь отчаянной конкуренции», – размышлял Михаил Андреевич. Подумав, что пора подтянуть и дисциплину, полковник Арсеньев издал приказ, обязующий офицеров проводить занятия с вверенными им подразделениями.

Ротмистры адресовали приказ штаб-ротмистрам, те – поручикам и так – до корнетов. А романтичные корнеты ночи напролет проводили у стен замка, пытаясь увидеть несравненную фею…

Утром они сладко спали, оставляя эскадроны на вахмистров. Но конногвардейские вахмистры были не дураки, и среди низших чинов тоже существовала субординация: заботу о подчиненных они переложили на унтеров, и так далее…

Словом, вторым эскадроном командовал капрал Тимохин. Разумеется, всякие занятия он отменил.

Посовещавшись, офицеры полка решили устроить парадный обед и пригласить пани Тышкевич. Обед устроили на свежем воздухе под стенами замка. Поваров выписали из Вильны.

Во время обеда пани Тышкевич огнем своих глаз зажгла сердца всего лейб-гвардии Конного полка. Офицеры по очереди вставали и произносили тосты в ее честь. Лишь один поручик с бледным лицом и тоской в глазах не обращал на нее внимания, чем заинтересовал пани.

Когда после обеда полковник подал ей руку, галантно подсаживая в кабриолет, пани Тышкевич чуть задержалась, поставив одну ногу на перекладину раздвижной лесенки, и, придерживая подол платья рукой, туго натянула его на выпуклом бедре.

Услышав дружный стон офицеров, искусительница с улыбкой обернулась, и взгляд ее встретился с безразличным взглядом бледного поручика, который к тому же отвернулся и зевнул.

«Это вызов! – фыркнула пани Тышкевич, усаживаясь в кабриолет. – Попляшет же у меня этот мальчишка».

Через десять саженей, подъехав к замку, пани Тышкевич выбирала из леса рук, жаждущих оказать ей помощь, руку поручика, но он не удосужился пробежать этого расстояния и невозмутимо сидел за столом. Нахмурившись, она вышла из кабриолета, приняв услуги Вебера, и, не улыбнувшись на прощание, вошла в ворота замка, соблазнительно покачивая при этом бедрами.

Проводив даму взглядом, офицеры завистливо уставились на немца.

«Теперь месяц руки мыть не будет», – подумал Максим, направляясь домой. Именно он и был тем поручиком, который расстроил красавицу полячку. После парадного обеда офицеры лейб-гвардии Конного полка по очереди ездили в Вильну и везли оттуда драгоценности и флакончики с духами для пани Тышкевич и ведра с французским одеколоном для себя. Одеколонили даже коней.

Навозом в деревне больше не пахло.

Одурели все поголовно, причем пожилые сильнее: начали умываться молоком и перетягивать талию корсетом.

На подозрительный запах, с ветром доходивший до бивака кавалергардов, приехали их разведчики, и через два дня кавалергардский полк разбил палатки у стен замка.

Встревоженные конногвардейцы раскинули лагерь с противоположной стороны. Чувствуя витающее в воздухе поклонение, пани Тышкевич стала еще очаровательнее в своем декольтированном розовом платье с вуалькой, спускающейся до половины ее прекрасных, томных глаз, из-за которых конногвардейцы всерьез собирались стреляться с кавалергардами.

Полковник Арсеньев уже не радовался подтянутому виду своих офицеров.

«Господи! Ну зачем ты так?» – упрекая Всевышнего, поднимал он к небу глаза и, дабы сохранить гибнущую царскую гвардию, собирался уговаривать пани Тышкевич уехать на время в Вильну за его счет.

Под влиянием красавицы полячки из Оболенского улетучился религиозный фанатизм, и он перестал поминать у Шмуля святых страдальцев. Порвав с кабацким богомольем, Оболенский трезвыми глазами увидел, что пани Ршигуршик – обыкновенная перезрелая корова, а ее отец – боров. Натуральный польский вепша.

Однако Вагуршик Ршигуршик имел другое мнение на сей счет. После долгих раздумий он понял, что лучшего зятя ему не найти, и решил прибегнуть к банальному приему безутешных отцов, мечтающих поскорее сбагрить с рук свое чадо – то есть оставить молодых наедине, поэтому отпустил ненаглядную дочурку проводить князя.

Молодые люди ехали в коляске, и девица развлекала офицера видами на урожай. Неожиданно под копыта лошадей самоуверенно выскочил здоровенный жирный заяц. У «жениха» загорелись глаза и пробудился охотничий инстинкт. Он резво вскочил на ноги, чуть не опрокинув коляску, и дико заорал, указывая на зайца и подпрыгивая на месте. Пани Ршигуршик успела ухватиться за сиденье и с ужасом смотрела на провожатого, попутно проклиная решившего избавиться от нее папеньку и особенно улепетывающего во все лопатки зайца.

Несмотря на отсутствие гончих и борзых, «суженый» прыгал как сумасшедший и при этом дико орал, до невозможности выпучив глаза:

– Ату его! Ату!.. А-а-а-а… У-у-у-у… Го-го-го!

С панночкой случился глубокий обморок, и в дальнейшем она наотрез отказывалась наедине оставаться с князем. Едва завидев его, начинала сильно заикаться и косить левым глазом.

Поручик был очень доволен зайцем. «Эти создания, положительно, приносят мне удачу – хоть в герб вписывай!..»

Прогуливаясь в обществе кавалеров, пани Тышкевич несколько раз сталкивалась с гордым поручиком и пыталась приручить его, но у нее ничего не получалось. Впервые за двадцать пять лет жизни столкнулась она с подобным казусом – на нее не обращали внимания… «Умен, остроумен, красив, а главное, независим и горд… – пылала она по ночам. – А может, он просто стеснителен… и не встречался еще с женщинами? Нет! Он обязательно должен стать моим».

Неожиданно для себя, эта избалованная вниманием поклонников женщина потеряла покой и душевное равновесие. «Да что со мной творится? – удивлялась она. – Не сплю по ночам из-за какого-то мальчишки поручика… Да из-за меня генералы стрелялись…»

Однако утром, тщательно приведя себя в порядок, она выходила на прогулку с надеждой снова увидеть этого несносного офицера.

«Все равно добьюсь своего, он будет валяться у моих ног… вот тогда-то я отыграюсь на нем…» – мстительно оглядывалась по сторонам, нервно раскручивая над головой зонтик.