Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг

«Вот чудак! – рассуждал Максим, дожидаясь вечером князя. – Венчаться ради приключения и чтоб говорили в гвардии… Чушь и глупость! Но попробуй-ка отговори…»

Поздним вечером слуга доложил Рубанову, что его на улице ожидают друзья.

– Сударь. Скорее в сани, – зашипел откуда-то из темноты князь.

Рубанов с трудом удержался, чтобы не рассмеяться, когда глаза его привыкли к темноте и он увидел на санях длиннющую лестницу и голову Нарышкина между перекладин.

– Вот! – тоскливо вздохнул тот.

– Вижу, что «вот», – полез в сани Рубанов.

– А в это время мы с Софьюшкой «Нанину» репетировать должны… Она – Нанина, а я – граф.

– Тише, тише ради Бога, – взмолился Оболенский, – а то Голицына случайно выглянет и чего-нибудь раньше времени заподозрит… Трогай! – велел он извозчику.

– А чего она заподозрит? – кое-как расположился в санях Рубанов. – Подумает – подрабатываем… Едем дымоходы чистить!

Нарышкин грустно хохотнул.

– Да ну тебя, Рубанов. Не до смеха сейчас, – осудил его поведение Оболенский. – Я уже и со священником договорился… А что? Девушка она чувственная, из хорошей семьи, – сам с собой общался князь, – я буду с врагами биться, а она меня дома ждать…

– Первого сынка назови Максимом, – подал голос Рубанов, опять развеселив Нарышкина.

Князь на шутки не реагировал.

– Будто подъезжаем! Тише! Вон тот дом. Остановимся подальше. Стой, тебе говорят, – схватил за плечо кучера и выпрыгнул из саней, громко зазвенев шпорами. – Какое же окно? Что-то кругом свет горит… – задумался он. – Ну что ж, подождем немного. Пойду-ка я до арки прогуляюсь…

– Серж. Однако прохладно сегодня, – помог Максим другу выбраться из-под лестницы и благополучно вылезти из саней. – Чего ты не попытался отговорить его от этой аферы?

– Великим романтиком их сиятельство стал. Кавалергардов обойти захотел… Те – белошвейку, а он – графиню… Ради этого и жениться согласен, – запрыгал Нарышкин, загремев шпорами. – Зябко, однако… Скорее бы, что ли, свою пассию похищал. И зачем ты их познакомил?

Максим поднял бобровый воротник шинели.

– И не подумаешь, что весна через день, – тоже запрыгал он. – Давай лестницу, что ли, с саней снимем, а то вон будочник полюбопытствовать идет.

Маленький худой будочник, высунув нос из бараньего тулупа, подозрительно оглядел господ, затем перевел взгляд на лестницу, пожал плечами и направился в свою полосатую будку.

Ямщик молча дремал на облучке. Заплатили ему прилично, за такие деньги можно и холод потерпеть. Стараясь не греметь шпорами, к ним подошел князь.

– Гаснут окна! Скоро все решится. Эх, выпить бы сейчас! – вздохнул он и опять отправился под арку.

– Ежели мне в таких условиях жениться предложат даже на принцессе – то я непременно откажусь! – дрожащим голосом произнес Нарышкин. – Вызвездило как! Морозец прямо крещенский…

– Чу! – поднял руку Максим. – Со свечой кто-то вышел… Пойду гляну… Увели нашего князя в дом, – через некоторое время сообщил он Нарышкину.

– Похоже, прислуга вышла.

Время тянулось необычайно медленно. Корнеты бегали, прыгали и приседали, но Оболенский все не шел.

– Полночь уже! – с трудом шевелил губами Нарышкин. – Я лучше бы два караула подряд на посту отстоял, нежели здесь мерзнуть… Да над нами вся гвардия ржать будет, когда два трупа утром найдут, – дрожащим голосом говорил он.

Рубанов молча терпел пытку холодом.

– Полагаю, в данную минуту чай с графиней пьет. Когда наконец он ее похитит? Я сейчас сам пойду и выкраду! – начинал злиться Нарышкин.

Ямщик медленно вылез из саней и накрыл лошадь попоной.

– У меня имеется выпивка, коли господа желают… – произнес он.

– Чего же молчал? Еще как желают! – оживился Нарышкин.

При слове «выпивка» будто из-под земли неожиданно вырос будочник.

«Мистика какая-то, – подумал Максим, направляясь к кучеру, – видимо, это слово служит паролем для вызова духов».

– Мало здесь, всего полбутылки, – отшил будочника ямщик, и тот так же неожиданно исчез.

После водки на некоторое время стало теплее. Все окна в доме погасли.

«Сейчас выйдут», – решил Максим, но еще долго никто не появлялся.

Осерчавший будочник под утро стал придираться.

– И чего вы, господа, всю ночь тут прыгаете? Злодейское что надумали? Узнал я вас! Думали, не узнаю… – многозначительно произнес он и высморкался в снег. – Помню, как вы в трактире позапрошлым летом бучу затеяли!.. После того, как меня головой стукнули, память хо-о-ро-шая стала, все помню, – мстительно сипел будочник. – И опять чего-то удумали! Сейчас свистать зачну!.. – пригрозил он.

– Чупыга, что ли? – чему-то обрадовался Максим.

– Не Чупыга, а Чапага! – поправил его Нарышкин довольным голосом, так как из-под арки наконец-то показался Оболенский без треуголки и в кое-как накинутой на плечи шинели.

– Ради бога, простите господа! Вечный ваш должник теперь…

– Чипига! – перебил его будочник, правильно назвав свою фамилию. – Попался голубчик! – ухватил он за рукав шинели князя и тут же получил легонько в лоб. Но этого для него оказалось достаточно, чтобы улететь в грязный сугроб, обильно помеченный собаками.

– После все расскажу, судари, скорее уезжаем.

Когда сани тронулись, будочник начал медленно вылезать из мусорной, пополам со снегом, кучи.

– Теперь память вообще прекрасная станет! – произнес Рубанов.

Нарышкин рассмеялся, а Оболенский, ничего не поняв, принялся рассказывать о случившемся.

– Представляете, господа!.. Сейчас, кстати, ко мне едем. Согреться вам надо. Так вот. Вышла служанка и пригласила меня войти. Я удивился, конечно, но вида не подал, потому как договор был в окно лезть. В комнату вошел – темно и тихо! Растерялся поначалу, затем увидел: в кресле кто-то сидит. Ага, думаю… ждет. Но почему не в шубе? «Раздевайтесь!» – услышал шепот. Сбросил на диван шинель. Женщина встала из кресла и начала помогать. Лица не вижу – темно. Затем взяла меня за руку и повела в постель. И знаете, господа, все у нас получилось…

Ямщик хмыкнул, но, крепко получив по спине, стал внимательно следить за дорогой.

– Это было прекрасно! – вдохновенно пел князь. – Но, о ужас! – понизил он голос. – Позже я догадался, что это не дочь, а мать…

– Вот так номер! – удивился Нарышкин.

– Такой приятной путаницы мамаша Страйковская, полагаю, еще не испытывала… – задыхался от смеха Рубанов, – грандиознейший комплимент… почище моего.

– А может, она кого другого ожидала? – предположил Нарышкин.

– Да какая теперь разница, – легкомысленно отмахнулся Оболенский. – И венчаться не надо! Теперь через неделю к ней в окошко полезу, а уж там – куда попаду…

Однако лезть ему никуда не пришлось. Через неделю графини Страйковские срочно отбыли в родовое поместье.