Наташа Боровская - Дворянская дочь

— Какая же ты верная женушка. — Стефан окинул меня горестным взглядом. — Такая же верная, какой верной дочерью ты когда-то была. Если бы только ты могла быть столь же верной своей любви! Только любовь для тебя всегда стояла на втором месте.

Он снова сел и посмотрел на меня с гневным недоумением:

— Я не понимаю тебя, Таня.

А понимала ли себя я сама? В мыслях у меня царили полнейший беспорядок и смятение: передо мной стояла неразрешимая дилемма.

— Алексей — отец моего ребенка, — произнесла я ослабевшим голосом. Близость Стиви лишала меня всякой воли.

— Отец твоего ребенка! Я прекрасно это знаю. Только я ведь тоже хочу стать ему отцом, и, готов биться об заклад, лучшим, чем его собственный. Что он может сделать для мальчишки, этот твой ученый сухарь? Разве он может научить его чему-нибудь, чего нет в книжках? Разве может он быть ему другом и примером для подражания, каким был для меня мой отец? Кто из нас может сделать для него больше: он или я?

Я попыталась высвободиться, но он еще крепче притянул меня к себе.

— Татьяна, посмотри на меня.

Его голос, властный и в то же время ласковый, лишь усилил мое смятение. Мне бы следовало спросить: а если бы тетя Софи была жива, предложила ли бы она мне оставить мужа? А захотел бы дядя Стен, чтобы Стефан привел к нему во дворец разведенную женщину и назвал чужого сына своим собственным? Мне нужно было бы упросить Стиви не пользоваться моей слабостью и не вынуждать меня нарушить высший закон справедливости. Но я была не в силах говорить.

Сила, куда более мощная, чем сила тяжести, заставила меня нагнуться, и я прижалась щекой к руке, сжимавшей мою ладонь. Закрыв глаза, я позволила привлечь себя к этой широкой груди, которая по-прежнему оставалась для меня прибежищем, где я могла обрести для себя спокойствие, радость и мир. Рука, теплая, нежная и в то же время сильная, приподняла мой подбородок, и я почувствовала прикосновение бархатных губ к своим губам…

Мои фантазии меня не обманывали. В этих губах была какая-то стихийная сила, столь же непреодолимая, как та, что таилась во властном прикосновении губ моего сына к моей груди, восторг, божественный или сатанинский, который мог сделать вечное проклятие наслаждением! Если бы дом не был полон народа, дело этим не кончилось бы: я наверняка нарушила бы супружескую верность. Но волей-неволей этим все и закончилось.

В первый же момент после этого поцелуя, который, казалось, длился целую вечность, мною овладело безрассудное воодушевление.

— Стиви, — прошептала я, — давай исчезнем, уедем в Южную Америку или еще лучше в Африку, в Кению. Там нужны белые поселенцы. Мы могли бы купить плантацию. Там нас ждет простор, лошади, охота. А туземцам нужна медицинская помощь. — Ведь это же означает для нас всякие приключения, подумала я, испытание наших сил и, самое главное, свободу и возможность уединиться от всего мира. — Мы изменим наши имена. Никто не будет знать, кто мы. Не будет больше ни Польши, ни России, ни князя Веславского, ни княжны Силомирской. Только мы с тобой, Питер и, конечно же, няня.

— Ты действительно готова на это? — В глазах Стиви засветился прежний мальчишеский огонек.

— Да!

Это был для нас единственный выход. Бежать, не видясь больше с Алексеем, бежать от себя самой — той, какой меня воспитали.

— Я не знал, что ты такая романтичная натура.

Стефан задумался над моим предложением. Затем, встав с канапе, он подошел к окну и чуть раздвинул шторы.

— На той стороне улицы в машине сидят двое людей — без сомнения, репортеры. Несмотря на все предосторожности, за мной следили. Нам ни за что не удалось бы незаметно улизнуть.

Он вернулся и снова сел рядом со мной.

— И потом, зачем нам ехать в Африку, чтобы поохотиться, если для нас найдутся и наши собственные польские леса? Разве ты больше не любишь Веславу, Танюса? — добавил он, видя, как у меня поникло лицо.

Боже мой, подумала я, ну почему жизнь всегда мешает любви?

— Люблю, и даже очень! Но ведь это означало бы возвращение назад, к прошлому, неужели ты не понимаешь?

Я имела в виду возвращение в сказочный мир князей и княгинь, мир пышности и великолепия, который у меня на глазах был разрушен в России и который наверняка вскоре будет разрушен и в Польше.

— Ты все еще веришь в прекрасный новый мир?

Огонек отваги и тяги к приключениям погас в его глазах. Вместо мальчишки Стиви рядом со мной сидел взрослый, готовый отвечать за свои поступки Стефан, ясно и четко представляющий себе свой долг.

— А я вот не верю. Я считаю, что нужно стараться как можно лучше устроить жизнь в нынешнем мире. Правда, среди тех поляков, что сейчас находятся у власти, есть такие, которые оглядываются на наше прошлое величие и которые не видели своими глазами, что такое будущее по-советски. Но я не из их числа. Я собираюсь идти вровень с веком и искать хорошее в том, что принесут с собой новые времена. Мне казалось, что ты идеально подходишь для того, чтобы помогать мне в этом. Представить на месте матери не тебя, а какую-то другую женщину я просто не мог. Я был не прав?

Подходила ли я для того, чтобы занять место тети Софи? Да и хотела ли я этого когда-нибудь? Я сидела, молча глядя на огонь, и в этот момент мне вспомнились слова, перед смертью сказанные бабушкой: «Быть княжной теперь будет ни к чему. А вот быть врачом будет просто замечательно».

— Я был не прав, Таня? — повторил Стефан, поворачивая к себе мою голову.

Я снова безвольно обмякла. Однако, прежде чем еще один поцелуй успел лишить меня остатков благоразумия и сопротивления, распахнулась дверь из прихожей и в библиотеку вошла няня, а из детской донесся гневный крик моего сына.

— Голубушка княжна, хорошенькое дело! — принялась браниться няня. — Твой сын там вовсю заходится от плача, так он проголодался, а ты, позволь тебя спросить, чем тут занимаешься?

Как только я услышала крик своего ребенка, моя рука непроизвольно метнулась к груди, и я почувствовала, что грудь у меня набухла от боли. Запинаясь, я сказала:

— Стиви, я должна пойти покормить Петю. Я еще подумаю и дам тебе ответ немного погодя, если ты можешь подождать. Няня, поговори с князем Стефаном. Расскажи ему все.

Скажи ему все, что я не могу сказать в свою защиту, мысленно попросила я ее и бросилась прочь из комнаты.

После того, как я прилегла и няня-швейцарка поднесла ребенка к моей груди, я стала раздумывать над стоявшей передо мной дилеммой.

Что было последнее, о чем я подумала перед тем, как няня влетела в библиотеку? Ах да, я подумала, подхожу ли я для того, чтобы занять место тети Софи. Княгиня Веславская должна научиться любезно уступать мужу, править им незаметно, всегда выдвигая на первый план своего супруга и повелителя, а самой держась в тени. Жизнь княгини Веславской полна всяческих ограничений и расписана до мелочей. Она может чувствовать себя свободной с мужем только… в постели. А так ли уж я хотела бы ради этой свободы распрощаться со всем остальным?