Антон Хижняк - Сквозь столетие (книга 1)

Из хаты выглянула Мария Анисимовна. Никита Пархомович вздрогнул.

— Что там? Как Хрисанф?

— Не волнуйся. Уснул Хрисанф. Тебя долго не было, вот и вышла посмотреть. Беседуйте, не буду вам мешать. — И вернулась в хату.

— Так я сейчас отвезу вас, Каллистрат Иванович.

…По дороге отвели душу, наговорились.

— Нашему Пархому пришлось уехать на завод. От нищеты убежал. Такая уж у него судьба. Мы не могли его удержать. Из нашего села уезжали в город хлопцы, вместе с ними и Пархомко подался. Весной он приезжал домой. Рассказывал, как рабочие поднялись против царя. Вы же знаете, что в Петербурге после Нового года стреляли в рабочих у Зимнего дворца?

— Знаю… Народ узнал об этом смертоубийстве.

— Пархомко рассказывал, что у них на заводе была забастовка после того, что произошло в Петербурге. Они бросили работу и вышли на улицу. А рабочих на заводе и на шахтах — тысячи. Две недели бастовали, проклинали царя. И господа-хозяева ничего не могли сделать. Пархомко говорил: «Когда рабочий класс бастует — это великая сила». Вы спрашивали, Каллистрат Иванович, кто поможет сбросить царскую власть. Есть такие люди. Пархомко говорил, что этих людей называют большевиками.

— Большевики? А кто они?

— Толком и я не знаю. Говорил Пархом, что у большевиков есть партия.

— Партия? Что это?

— Я же говорю — не знаю. Сам расспрашивал. А Пархомко объяснил, что это группа людей.

— А кто же собрал их группу?

— Меня самого это интересует.

— И это без разрешения властей, без согласия начальников?

— Да, да. Какое разрешение, они ведь сами выступают против власти, — пожал плечами Никита Пархомович.

— Удивительное дело. А мы сидим словно в норах, ничего не знаем. Значит, это смелые люди.

— Смелые, Каллистрат Иванович… Я вот что вам скажу. Было это лет сорок тому назад. Очень давно. Мне шел двадцать пятый год. Служил я в гвардии, в Петербурге. Царя охраняли. Так вот тогда нашелся такой смелый человек, что днем хотел застрелить царя, того самого освободителя. Да не удалось ему это сделать, потому что кто-то ударил его по руке, и пуля пошла, как говорят солдаты, за молоком. Того храбреца по приказу царя повесили.

— Слыхал об этом и я. У нас на Черниговщине ходили такие слухи. Дедушка говорил мне, что в церквах служили молебен за здравие царя. Я тогда ходил в церковноприходскую школу.

— Вы думаете, Каллистрат Иванович, что этим повешением запугали людей? Еще пять раз покушались на царя и только в шестой раз достигли цели.

Каллистрат Иванович боязливо оглянулся и с такой силой дернул Никиту Пархомовича за руку, державшую вожжи, что лошади остановились.

— Вы что? — встревожился Никита Пархомович и, стегнув кнутом, крикнул: — Но!

Лошади снова тронули.

— Тише говорите! А то еще кто-нибудь услышит! — испугался Каллистрат Иванович.

— Да вокруг ни души, голая степь.

— Береженого бог бережет.

— Я ведь ничего такого не сказал, — пристально посмотрел на фельдшера Никита Пархомович.

— Вы же знаете, что сейчас творится. Как услышат хоть одно слово против царя — тотчас в кутузку, а то еще и убьют.

— Каллистрат Иванович! Я ведь рассказывал вам, как своему человеку. Я вам поверил… Вы так набросились на урядника, что этот полицейский затрясся, как холодец.

— Так я же ничего против власти не говорил. Только пригрозил, чтобы он не орал на меня, потому что я Георгиевский кавалер, — оправдывался оторопевший фельдшер.

— А я поверил вам, как честному человеку, и открыл вам душу.

— Я действительно честный человек, доносов не пишу. Можете верить мне, Никита Пархомович. Вот смотрите, я перекрестился.

— Верю. А теперь давайте продолжим наш разговор. В Петербурге был у меня товарищ, солдат, с которым служили в одной роте, наши койки в казарме стояли рядом. Этого солдата сослали в Сибирь за то, что он был знаком с человеком, который сорок лет тому назад стрелял в царя. А когда солдат, мой товарищ, вернулся из ссылки, он приехал ко мне в Запорожанку.

— Вот вы какой! — удивленно воскликнул Каллистрат Иванович.

— Такой себе, обыкновенный человек… Но! Что останавливаетесь? — взмахнул кнутом Никита Пархомович.

Немного помолчав, Каллистрат Иванович шепотом произнес:

— Значит, смелых людей много, и они давно против царя. Дай им бог здоровья!.. А еще спрошу. Вот ваш сын вам рассказывал про большевиков… Может, и он… тоже… э… э… большевик?

— Чего не знаю, того не знаю, Каллистрат Иванович. А если бы и стал большевиком, я бы не возражал. Большевики правильные люди… Я так понимаю, потому что они за простой народ.

Прощаясь, Каллистрат Иванович уже больше ни о чем не спрашивал, а крепко обнял Никиту Пархомовича и долго жал ему руку.

Распрягая лошадей, Никита Пархомович думал о сыне. Уже собирался отвести соседу лошадь, но его задержала Мария Анисимовна.

— Куда ты?

— Отведу куму коня.

— Возвращайся скорее, староста пришел.

Как только Никита Пархомович вернулся в свой двор, к нему подошел староста, моложавый лысый старик со старательно расчесанной бородой.

— Отвез фершала? — спросил.

— Отвез.

— Я видел Хрисанфа. Будто бы ничего, поправится.

Никита Пархомович гневно посмотрел на него:

— «Поправится»! А зачем так искалечили человека?

— Да мы вроде ничего и не повредили. Хрисанф усмехнулся мне.

— Пускай враги наши на своих похоронах так смеются.

— Что ты так? — насторожился староста.

— Думаешь, легко мне смотреть на избитого родного сына.

— Могу посочувствовать. Но он же… поправится.

— Поправится… Но кто-то должен ответить за это. Разве можно так издеваться над людьми?

— Кто же издевался?

— Ты-то не был возле молотилки.

— Не был, но говорят, что обозлили драгунов и осетин или черкес, я не разбираюсь, кто они, черкнул саблей. А еще один' прикладом ударил Хрисанфа по голове. Так это же не умышленно.

— «Не умышленно»! — произнес Никита Пархомович, скручивая цигарку.

— Так мне передали. Думали, что забастовка, вот и пригнали солдат. А оно…

— Что «оно»?

— Говорят, что тихо было. Твой Хрисанф что-то говорил про царя-государя.

— Он ничего плохого не говорил.

— Я не слышал.

— Это тот подлец, панский холуй Кудлаенко, набрехал и солдат вызвал.

— Нет их уже, нет.

— Как нет?

— Господин Александр Осипович отправил в Белогор. Хорунжий сказал, что их в Полтаву вызывают.

— «Вызывают»… Так, так.

— Александр Осипович просили передать вам, чтобы Хрисанфа лечили. Если нужно, дадут хваитон, чтобы привезли врача из Белогора.

— Не нужен нам их хваитон. Чтоб они подавилися им. Я привозил нашего фельдшера, Каллистрата Ивановича.

— Жена твоя сказала мне об этом.

— Значит, выехали солдаты. А кто же будет отвечать за то, что Хрисанфа саблей ударили?