Антон Хижняк - Сквозь столетие (книга 1)

Лаврентий переводил взгляд то на Марию Анисимовну, то на Никиту Пархомовича и, чуть откашлявшись, потому что в горле будто птицы скребли острыми когтями, хриплым голосом сказал:

— Мария! Спасибо! А ты, — склонив голову перед Никитой Пархомовичем, — прости за то, что дверь, разиня, не запер… А ты… ты правильно поступил, что набросился на меня. И я так бы сделал, если бы ты дверь не запер, я бы тоже так подумал.

Мария Анисимовна ласково посмотрела на мужа.

— Вот и хорошо! Скажу одно — вы, мужики, оба правы. Надо быть осторожными, остерегаться доносчиков.

— Мудрая голова! — спокойно вздохнул Лаврентий.

— Хрисанф, продолжай. На чем мы остановились? — обратился к сыну Никита Пархомович.

— Вы сказали, что не надо чесать затылки.

— Ага… Да, да. Я думаю о Пархомке и о его ровесниках, да и обо всех рабочих хлопцах. И о том, что написано в этой книге. А в ней очень хорошо сказано, что мы все — «крестьяне только по названию, а на самом деле наймиты, рабочие». И нам нужно в одну дуду играть с городскими рабочими. Повтори, Хрисанф, а то я не уловил, что после этого сказано.

— Сказано, батя, что крестьяне «должны объединиться в один союз с городскими рабочими, а от этого каждый луч света и знаний, попадающий в деревню, будет усиливать и укреплять этот союз».

— Просто сказано. Понял, Лаврентий?

— Понял. Слова наши, простые.

Мария Анисимовна, обняв Лидию, внимательно слушала разговор мужчин, а потом произнесла:

— Хорошо вы сказали, Лаврентий Маркович. Действительно, просто и понятно. Я не слушала вместе с вами, но Хрисанф давал мне эту книгу, и я дважды ее прочитала. Почти все помню. Я радуюсь за моего Пархомку. Видите, какой он. Сам прочитал и нам передал. А он и является тем рабочим, что и железную дорогу строил, и на заводе работает. Как написано в этой книге, он и есть настоящий пролетарий.

— А я говорю пролетар, — улыбнувшись, сказал Лаврентий, — язык мой не привык к этому новому слову. Да когда-нибудь научусь говорить правильно.

— Главное, Лаврентий Маркович, что вы поняли сущность этого слова.

— Хорошо понял. Вот только, может, ты, Мария, растолкуешь мне другое слово.

— О чем вы, Лаврентий Маркович?

— А вот то хитромудрое слово, которым, словно скирда с тугими снопами, заканчивается книга. Социализм. Что оно означает?

— А ты, Хрисанф, не объяснил ему? — спросила мать.

— Да я, мама, и сам толком не знаю.

— Я тоже, Лаврентий Маркович, не могу вам объяснить. Когда я была в Полтаве, мои знакомые мне немножко растолковали.

— Они знают, что это такое? — заинтересовался Лаврентий, и радостная улыбка осветила его лицо.

— Означает оно, насколько я поняла…

— А ты, Мария, по-простому, — заметил Лаврентий.

— Да я так и хочу. Только, упаси тебя господь кому-нибудь сказать об этом, даже слова этого не упоминай.

— Знаю, знаю, тотчас упрячут в тюрьму.

— В тюрьму, это еще, как говорится, по-божески, а то могут и повесить.

— Знаем, знаем.

— В Полтаве мне люди так разъяснили. Социализм — это новое для всей планеты.

— А что такое «планета»? — поинтересовался Лаврентий.

— Планета — это вся земля, где живут люди, — и в России, и в Англии, и в Америке. Ну всюду, всюду…

— И за морями-океанами? — не утерпел Лаврентий.

— И за морями-океанами. Собственно, Земля наша — это одна из планет Солнечной системы. Погодите, Лаврентий Маркович, не спрашивайте. Я объясню иначе, о Солнечной системе не буду говорить. Значит, везде — и у нас в России, и за границей — социалисты борются за то, чтобы не было эксплуататоров. Проще говоря, Лаврентий Маркович, чтобы не было помещиков, господ и всех богачей, которые эксплуатируют бедноту, рабочих и крестьян. Социалисты хотят, чтобы не было богатых, чтобы все были равны и трудились каждый по своим способностям и силе, а получали бы по труду.

— Так это же хорошо! — воскликнул Лаврентий. — И не будет никаких господ, ни их управляющих, ни царей и царевичей! А когда же будет этот социализм? Хотя бы одним глазом взглянуть на него!

— Лаврентий Маркович! Посмотреть на готовое — мало. Надо самому за это бороться, потому что готовое не упадет…

— Как манна небесная с неба, — продолжил ее мысль Лаврентий.

Мария Анисимовна утвердительно кивнула головой.

— Не упадет. Люди сами добьются. И наш Пархом на заводе… Он говорит: «Мама, теперь колесо жизни поворачивается к новому, и мы должны своими руками двигать его».

— Вишь какой! Сам берется поворачивать колесо. Мария! Растолкуй мне еще одно слово. Ты ведь учительница. Больше нас читала. Скажи, кто такие большевики?

Мария Анисимовна вопросительно посмотрела на мужа. Он развел руками:

— Я об этом с Лаврентием не говорил.

— Честно скажу, он мне об этом не говорил. Мне знакомые по секрету сказали. Вы знаете, что наши люди ходят на заработки, на Черноморье.

— На Черноморье?

— А разве ты, Мария, не знаешь? Ходят туда, где широкая степь простирается до самого морского берега. И я дважды ходил, у немецких колонистов пшеницу косил… Заработал от жилетки рукава. Теперь этих ходоков дразнят «черноморцами». Есть на Черноморье город Адес. Так вот и шепнули мне люди, которые были в том Адесе и привезли оттуда какие-то бумажки. А в этих бумажках написано и про свободу, и про землю для мужиков. И еще говорят, что эти бумажки делают какие-то большевики. Вот и растолкуй мне, кто они такие?

— Лаврентий Маркович! Да откуда я могу знать?

— Э, Мария, не скажи. У тебя голова! Может, кто-нибудь из твоих знакомых приезжал в Запорожанку и рассказал тебе. В селе все на виду, тут ничего не скроешь. Ты думаешь, что никто не видел, как к тебе в школу приходил однажды бородатый. Видели и до сих пор помнят. Растолкуй про большевиков.

— Ей-богу, не знаю.

— В той книге, которую читал Хрисанф, написано о партии. Как ее называют, Хрисанф?

— Сейчас прочитаю еще раз — «объединяться… объединяться… в одну рабочую социал-демократическую партию».

— Такое длинное название, что и не запомнишь. Мария! А может, человек, что написал эту книгу, тоже большевик из этой партии? Как ты думаешь, Мария?

— Может. Я ни разу не слыхала фамилии этого человека.

— Не иначе как великого ума человек. Наверное, в летах уже, долгую жизнь прожил, потому что молодой такого не придумает. Кто он? Хотелось бы узнать. — Лаврентий потер рукой лоб, такая у него привычка. — Хотя бы на портрет взглянуть.

— Дотошный вы, Лаврентий Маркович.

— Такой, Мария, уродился. Обо всем хочу знать. А этот человек меня заинтересовал. Не о себе, а о несчастных мужиках заботится. Ты знаешь что, Мария? Я так думаю и еще раз скажу — этот человек, что такую мудрую книжечку написал, он, определенно, большевик. Как ты думаешь?

— Может быть.