Антон Хижняк - Сквозь столетие (книга 1)

— Не можешь без цигарки.

— Не могу, Никита. Затянешься — и душа радуется.

Лаврентий вышел с цигаркой, сел на завалинку, чиркнул спичкой и с удовольствием закурил. Опершись на стену хаты, задумался. Словно к нему, Лаврентию, обращался тот неизвестный человек, написавший такую умную книгу, так искренне разговаривал с ним и про землю, захваченную царем и помещиками, и про то, что следует подумать об организации трудящихся, и о том, чтобы крестьянская беднота присоединялась к рабочим.

Лаврентий задумался и не услыхал, как зашуршала вишневая веточка в саду, не заметил, как, крадучись, промелькнула за хатой чья-то тень.

Не знали ни он, ни Гамай, сидевшие в хате, горячо обсуждая прочитанное, что кто-то, прислонившись к окну, подслушивал их разговоры. Если бы Лаврентий пошел курить в сад, он вспугнул бы Кудлаенка и тот бросился бы наутек. Только убежал бы ли он от ловкого Лаврентия?

Почти полмесяца собирались в Хрисанфовой хате единомышленники, внимательно прислушивались к каждому слову заветной книги, и казалось им, что кто-то близкий пришел в Запорожанку, сердечно поговорил с крестьянами и как бы побывал в каждой хате, увидел их горе, узнал их думы.

Возвращались к прочитанному, снова прослушивали те места, что тронули их за живое.

— А давай-ка, Хрисанф, еще раз ту страничку, где прямо написано про нас, безлошадных и однолошадных, — подсказывал Никита Пархомович.

— Да-да! Там, где нас называют пролетариями, — поддержал его Лаврентий.

Хрисанф хорошо помнил это место и снова не спеша начал читать. А в книге говорилось о горькой жизни мужика, о том, как с них дерут налоги, последнюю копейку из карманов выгребают царские приспешники. А где однолошадный или безлошадный мужик возьмет деньги? Вот и перестал он быть хозяином, сделался батраком, пролетарием. Поэтому таких крестьян и называют полупролетариями.

— Значит, мы ни туды и ни сюды, — прервал чтение Лаврентий. — Я так понимаю, что тот, которого называют пролетарием, он — человек, а мы половина человека, так там сказано?

— Называются полупролетариями.

— Получается, и туда не доросли, и оттуда не оторвались.

— Что ты, Лаврентий, хочешь? — спросил Никита Пархомович.

— Хочу, чтобы мне растолковали.

— Разве я растолкую? — посмотрел на сына Никита Пархомович. — Вот так и понимай, как в книге умные люди написали. А придет время, не только растолкуют, но и разжуют. Найдутся люди. Я так думаю. Об этом и читал нам Хрисанф. Теперь ты понял, что такие, как мы с тобой и наши дети, теперь начали искать работу у чужих людей, наниматься к ним. Так, Хрисанф? А ну-ка, посмотри в книгу.

— Так. Написано, что бедные крестьяне родные братья городских рабочих, потому что их тоже обирают хозяева.

— Вот видишь, Никита! — пробасил Лаврентий. — Родные братья!

— Не перебивай! Я и хотел это сказать. Рабочие являются нашими братьями. В моей башке, — постучал себя по лбу Никита Пархомович, — тоже кое-что есть. А ну-ка, Хрисанф, еще раз прочитай то место, где пишут, как бедные, несчастные люди спину гнут.

Хрисанф вмиг нашел это место и, отчеканивая каждое слово, повторил знакомое и ему, и его слушателям место.

— Еще раз прочитаю. Тут сказано: «Кто работает на постройке железных дорог, кого грабят подрядчики, кто ходит на рубку и сплав леса, кто служит в батраках, кто занимается поденщиной, кто исполняет черные работы в городах и на пристанях?» — Хрисанф остановился на миг, вытер пот со лба. — Это все спрашивает тот, что написал эту книгу. А теперь он же и отвечает.

— Слушай, Лаврентий, да ума набирайся, — подмигивая, сказал Никита Пархомович, — чтобы твоя башка не пустой была.

— Ты уж лучше подумай о своей башке, а о моей не заботься, — резко ответил Лаврентий.

— Так что, читать дальше или подождать, пока вы уйметесь? — посмотрел на старших Хрисанф.

— Читай, сынок! Это мы по-свойски.

Хрисанф продолжал:

— Написано так: «Это все деревенская беднота. Это все безлошадные и однолошадные крестьяне. Это все деревенские пролетарии».

— Теперь тебе, Лаврентий, ясно стало?

— Ясно. И мне, и тебе ясно стало. Получается, что и мы про-ле-та-ри-и! Полные и половинчатые. Значит, рабочие те, у кого мозоли на руках. А это значит, что мы не хуже, а лучше тех господ и хозяев, которые все добро заграбастали.

— Молодец, Лаврентий. Подожди, Хрисанф. Я вот что хочу сказать. Человек, что писал эту книгу, видать, башковитый. Словно в наших хатах побывал. Вот послушайте. Мой сын Пархом железную дорогу, что идет от Екатеринослава до Юзовки, своими руками строил? Да! Был хлопец и грабарем, жилы на руках трещали, сколько земли лопатой перебросал. Потом Пархом по этой чугунке поехал в Юзовку и теперь, надрывая свое здоровье, работает на заводе, где хозяйничает какой-то англицкий купец.

— К чему ты все это клонишь? — взглянул из-под нахмуренных бровей Лаврентий.

— К тому, что и нам тут, на селе, не надо чесать затылки.

— А что же делать? — Вдруг на пороге появилась Мария Анисимовна. — Эх, вы! Подпольщики! Почему у вас дверь не заперта?

— Кто выходил во двор последним! — сурово спросил Никита Пархомович.

— Я! — отозвался Лаврентий. — Выходил покурить…

— Почему ты оставил дверь не запертой? — подступил к нему Никита Пархомович, сжимая кулаки.

Лаврентий был ошеломлен, не знал, что ответить, и только произнес:

— Я!..

— Что ты? Отвечай! — прижимал Лаврентия к стене Никита Пархомович.

Лаврентий поднял правую руку, а левой уперся в стену. К ним бросилась Мария Анисимовна:

— Остановитесь, Никита, Лаврентий!

Лаврентий виновато опустил руку и попытался улыбнуться.

— Никита! Мария! Ей-богу, забыл запереть дверь. Я же не умышленно. А ты подумал… Даже язык не поворачивается! Подумал, что я продал тебя уряднику или помещику?

Никита Пархомович ничего не ответил, только вопросительно посмотрел на жену, на Хрисанфа, на Лидию, а потом повернулся к Лаврентию:

— Говори всю правду.

— Ты считаешь, что я доносчик?.. Я не Кудлаенко… Я… Я… Знаешь, кто я? Как там написано? А ну-ка скажи, Хрисанф!

— Что, дядя Лаврентий? Что именно сказать?

— Какой ты несообразительный! Ну это слово, о котором пишет тот человек в своей книге, о бедных и несчастных.

— А! Пролетарии, полупролетарии!

— Я первое, что ты назвал, — пролетарий! — подчеркнуто произнес Лаврентий… — Второе как-то мне не подходит. Будто бы что-то половинчатое. Вы верите мне? — обвел глазами всех присутствующих. — Или заставите землю есть? И комок нашей земли съем, потому что я честный человек. И земля для меня будет сладкой.

— Никита! — положила руку на плечо мужа Мария Анисимовна. — Поверил Лаврентию? — И, не дождавшись ответа, четко произнесла: — А я верю!