Антон Хижняк - Сквозь столетие (книга 1)

— Слышите, слышите, какая она! — ощерился Зюка.

— Какая? Какая я, господин Комиссаров, вы, может быть…

Но урядник не дал ей договорить:

— Заткни рот! Я запрещаю. Молчать! Я! — И он замахнулся нагайкой.

— Что ты делаешь? На кого руку поднимаешь! — подскочил к уряднику Хрисанф.

— Стражники! Связать его! — рассвирепел урядник.

— За что? — застонала Мария Анисимовна.

Стражники вмиг набросились на Хрисанфа и связали ему руки.

— Оказывать сопротивление! При исполнении обязанностей! — не унимался урядник. — Стоять смирно! Охраняйте их! При попытке бежать — стрелять! А вы за мной! — кивнул приказчику и старосте. — Женщины! Тише! А то и вас призовем к порядку. И вас прошу пойти со мной, господин Комиссаров.

Приказчик и староста обшарили все уголки под навесом. Им подсвечивал фонарем урядник, а Зюка топтался около него.

— Под стрехой, под стрехой ищите! — кричал урядник.

Приказчик, выталкивая из-под навеса телегу, выдернул клок сена и заметил, как с телеги что-то упало.

— Есть! Есть! Господин урядник! Нашел! — И он протянул уряднику книгу.

Гот передал ее Зюке и стал подсвечивать ему фонарем. Зюка громко прочитал:

— «К деревенской бедноте». — И тотчас заорал: — Посмотрите! Автор — Ленин!

— Она, она, господин урядник, господин Комиссаров! Запрещенная. Это ее он и читал, — завизжал обрадованный Кудлаенко.

— В хату! В хату! — рявкнул урядник, отдавая фонарь приказчику.

Влетев в хату, он подбежал к Никите Пархомовичу.

— А это что? Я спрашиваю, что это такое?

— Не знаю, — спокойно ответил Никита Пархомович.

— Где взял, отвечай!

— Нигде не брал.

— А почему она оказалась на твоей телеге? — завизжал Зюка.

— Не знаю. Я был в городе, отходил от телеги, может быть, кто-нибудь и подбросил. А вы, паныч, не орите! Не ваше это дело. Пускай господин урядник командует.

— А ты что скажешь? — подскочил урядник к Хрисанфу.

— А я в городе не был, ничего не видел, ничего не знаю.

— А ты что можешь сказать? — показал книгу Марии Анисимовне.

Она молча отвернулась от него, пожав плечами.

— Мама не ездила с отцом, откуда она может знать, — ответил вместо матери Хрисанф.

— Молчать! Запрещенные книги читаете! Добро хозяйское уничтожаете! Кто поджег солому господина Комиссарова? — набросился на Хрисанфа.

— Не знаю, господин урядник. Я весь день был дома.

— А ты тоже не знаешь? — бросил взгляд на Марию Анисимовну.

Она снова отвернулась от него.

— А ты, Никита Гамай, что скажешь?

— Я был в городе и недавно приехал, я уже говорил вам.

— А почему от него горелым несет? — Урядник ткнул пальцем в грудь Лаврентия.

— Я не слышу запаха горелого, — ответил Никита Пархомович.

— Они ничего не знают и не слышат. А вот эти книги читают! — потряс Зюка найденной в телеге брошюрой. — Да имения поджигают. Нечего с ними нянчиться. Отправляйте их в Белогор, а оттуда в Полтаву и в Сибирь. Я бы таких расстреливал на месте! — бегал Зюка по комнате, толкая в грудь Лаврентия.

— Выходите во двор! — скомандовал урядник. — Засыпайло! Будешь идти впереди. Револьвер держи на взводе! Идите! Голуб, Гамай старый, Гамай молодой! Петренко! Пойдешь сзади. Свяжи всех вместе. А ты, Музычка, иди сбоку, И если что — стреляй!

— А за что вы старика Гамая арестовали? — отозвалась Мария Анисимовна, идя следом за ними до ворот.

— На улицу ни ногой! — приказал урядник.

Во дворе, окутанные ночной темнотой, остались женщины — Мария Анисимовна, Марина Евсеевна и Лидия, которая только что прибежала, успокоив расплакавшегося Алешеньку.

Через каждые три дня женщины ездили в Белогор, маялись около тюрьмы, уговаривали строгих надзирателей передать родным сумки с едой, умоляли принести от них ответ на бумаге, хоть несколько слов. Они давали надзирателям карандаш и бумагу. Но не каждый раз надзиратели приносили долгожданную весточку — то арестованные были на допросе, то «забывали» отдать им карандаш и бумагу, то вмешивался начальник тюрьмы. И как радовались женщины, когда им удавалось получить помятые листки бумаги с дорогими словами. Обычно писал Хрисанф, он передавал привет от отца и дяди Лаврентия, успокаивал, сообщал, что все здоровы, не голодают и в камере, в которой много людей, тепло, печи всегда горячие. Только просил от имени всех, чтобы передали им портянки или шерстяные носки, которые так искусно умела вязать Лидия.

О суде ничего не было известно. Как-то приветливый письмоводитель уездной земской управы, к которому их направил фельдшер Каллистрат Иванович, посоветовал, чтобы они зашли в суд и узнали у секретаря, на какой день назначено рассмотрение дела запорожан. Небольшого роста старик в мундире с блестящими пуговицами и чрезмерно длинными усами на розовом лице очень вежливо разговаривал с Марией Анисимовной, а узнав, что она петербуржанка, стал необыкновенно любезным.

— Боже мой! — Старик восторженно поцеловал ей руку, назвал себя Андрианом Даниловичем. — Мадам! Только подумать! Через двадцать пять лет посчастливилось встретить такую милую женщину из Петербурга. Что вы сказали? Уже более тридцати пяти лет, как выехали из Петербурга! Это для нашего делового разговора не имеет значения. Но мне очень приятно встретить землячку. А я двадцать пять лет не видел Петербурга. В последний раз стоял над Невой у Зимнего дворца… Зимний дворец! Сколько воспоминаний в моем сердце! Вам неприятно слушать. Согласны слушать? Вот и хорошо. А мне почему-то показалось, что я надоел вам. Так слушайте! Вы мне принесли огромную радость, я слышу ваш петербургский, да, да, петербургский акцент. Возможно, я не совсем точно выразился. Ну, скажем, о петербургском акценте. Простите, что я так много говорю о Петербурге, у вас душа болит за мужа и сына, а я докучаю своими старческими никому не нужными воспоминаниями. Вы знаете, вскакиваю ночью с кровати, и кажется мне, что в окно смотрит петербургская луна, будто бы я только что вернулся с Сенатской площади, где гулял и декламировал пушкинского «Медного всадника». Простите за сентиментальность. Это, видимо, от проклятой старости. Повторяю, в этом заброшенном в степи Белогоре впервые встретил милую петербуржанку. А недавно видел петербуржца. Он, как метеор, появляется на нашем белогорском горизонте и молниеносно исчезает. Познакомились мы с ним тут совершенно случайно. Двадцать пять лет тому назад я был молодым человеком, пускай относительно молодым, но ведь тридцать пять — это молодость, это не шесть десятков, которые ношу за плечами, собираюсь уже уходить на пенсию. Так вот, двадцать пять лет тому назад я был смелым и отчаянным, мечтал о подвиге. Возможно, это для вас неинтересно? Даже благодарите меня? Хорошо! Значит, и вас заинтересовала моя жизнь. Благодарю, благодарю! Был смелым и храбрым. Да, Да! Смелым. А потом вдруг в один прекрасный день, когда узнал об одном событии, я испугался. Испугался и дал клятву никогда больше не заниматься такими делами. Вы не спрашиваете, что это за событие? Благодарю за тактичность! Вы настоящая петербуржанка! Это был в подлинном смысле взрыв. Собственно, вы, Мария Анисимовна, сейчас в таком положении, в каком я тогда был, четверть века тому назад. И поэтому я верю вам и доверяю. Только отнеситесь к моим словам спокойно. Я тогда был не прямо, а косвенно соучастником покушения. Я этим не бахвалюсь перед вами и, как бы это выразиться, не кичусь, что ли, но кое в чем помогал одному человеку, которого звали Степаном и который что-то делал в подвалах Зимнего дворца. Об этом никто, кроме нас двоих, не знал, а после его смерти так никто и не узнал и не узнает. А я, ничтожный червь, испугался и убежал из Петербурга. Там осталась моя любовь… Еще раз простите, но расскажу немного о своей жизни. Тут я женился, у меня есть дети, и внук уже появился на свет. Я, бывший студент, бывший правовед, оказался в Белогоре, убежал сюда, потому что дрожал как заяц, боясь, чтобы никто не узнал о моей дружбе со Степаном. Я был старше его, в университет поступил почти в тридцать лет и думал, что буду вечным студентом. Но «Гарун бежал быстрее лани», как писал поэт. Вот так и я бежал, летел, мчался из Петербурга. И вот оказался здесь, и отсюда — никуда ни шагу. Проходили годы, десятилетия, а я, как пень, оброс мхом. Правда, немного расшевелил меня петербуржец, тот, что метеором врывается в нашу белогорскую атмосферу. Залетит, блеснет и исчезнет. А недавно устроил какую-то конспиративную встречу. Я не знал, с кем он собирается встретиться. Но разрешил ему воспользоваться моей квартирой, о чем он настойчиво меня просил. Он должен был передать одному человеку какую-то книгу. Я не спросил какую. Улыбается, берет меня за плечо, обнимает. Сказал, что давно не видел этого человека, почти двадцать лет, и хочет преподнести ему подарок. Я отдал ему ключ. Хорошо, что никто не мешал ему, потому что жена ездила в Полтаву к своей сестре. Когда вернул мне ключ, очень благодарил, сказал, что вовек не забудет этого. Побыл еще один день и исчез. Почему я говорю вам об этом? Во-первых, потому что встретил землячку-петербуржанку, а во-вторых, простите, начал забывать. Может, я уже говорил об этом. Простите великодушно. Во-вторых, у вас такое горе и вы не выдадите меня полиции, да, кроме того, вы женщина интеллигентная. Я вам надоел?