Михаил Ишков - Марк Аврелий. Золотые сумерки

Готы теснее сомкнули ряды и, взревывая и торжествуя, скорым шагом атаковали преторианцев. В следующее мгновение отобранные из римлян легионеры по команде метнули первые тяжелые дротики. Те из маркоманов, кто не успел отбежать в сторону, были буквально отброшены угодившими в них метательными снарядами. Первый ряд готов почти полностью повалился на землю, однако это не остановило германцев. Они надвигались по — прежнему грозно, словно боги войны. В какое‑то мгновение все разом замолчали, и в этой тишине особенно жутко раздавался посвист поражающих их пилумов. После каждой команды Фрукта и каждой порции дротиков, готы ложились десятками.

В следующее мгновение готы запели боевую песню и, ускорив шаг до бега, навалились на римлян. Их встретили мгновенно сомкнувшие ряды копейщики. Германцы, пытаясь смять вражеский строй, телами навалились на острия, хватали их руками, рубили мечами, но римляне тут же добавили копий, уперли их тупыми концами в землю. Сегестий и другие мастера метать пилумы отошли в задние ряды, откуда продолжали поражать врагов. Копья насквозь пронзали обнаженные груди готов, порой сила удара была такова, что на острие оказывались насажанными по два германца. Те же, кто успевал прикрыться круглыми щитами, под тяжестью угодивших в них пилумов вынуждены были бросать их. Бебий не мог оторвать взгляда от Сегестия. Преторианец, на первый взгляд, действовал неторопливо — плотно захватывал древко, откидывал корпус назад, потом с силой подавал плечи вперед. Темп метаний был ужасающим, только успевай подавать дротики. Снаряд на лету издавал низкий, едва слышный гуд.

Готам наконец удалось прорвать линию копейщиков, тогда преторианцы и пришедшие в себя маркоманы бросились в мечи. Воинов с севера вновь стеснили, и теперь резали на выбор, ибо работать в толчее коротким римским мечом, было куда легче, чем рубить с размаха. В подобной сутолоке преимущество получал тот, кто использовал колющий удар. При этом преторианцы, более подвижные и искусные, чем золотоволосые великаны, успевали подставлять щиты под германские мечи. Отведя удар, они вспарывали врагам животы.

Бебий, державшийся поближе к Сегестию, едва удержался на ногах, когда рослый длинноусый варвар, успел вскользь рубануть Сегестия по каске. Длинный меч соскользнул и обрушился на Бебия. Юноша успел сделать выпад и попытался достать напавшего на Сегестия германца. Гот резво отскочил в сторону, набросился на Бебия. Трудно сказать, сумел бы юноша отбиться, если бы его громадный противник не был ранен в левое плечо. Кровоточащая рана была глубока, оттуда торчала перерубленная ключица. Тяжелый двуручный меч варвар сжимал в одной правой руке, при этом напирал мощно, рубился страшно. При новом замахе Бебий, как учили в военной школе, резво подкатился под ноги противника. Варвар споткнулся, рухнул на землю, в следующее мгновение Лонг рубанул его по шее. Обнажившаяся глубокая прорезь на теле тут же заполнилась кровью. Алая влага хлынула обильно, ударила струей, оросила подол туники Бебия.

В следующее мгновение его окликнул Сегестий.

— Бебий! Справа!..

Лонг едва успел повернуться и подставить щит под громовой потрясший его до основания удар молота. В голове трубно загудело, окружающее его мельтешение разъяренных, окровавленных, повергающих один другого людей, на миг потеряло резкость, расплылось, однако юноше хватило разума и навыка, чтобы отпрыгнуть в сторону и перевести дух. Такого он не видывал — против него, а также против обступивших его с трех сторон римлян сражался двухметровый гигант, вооруженный насажанным на длинную толстую дубину молотом. Гот с легкостью вздымал свое оружие, с хаканьем крушил все подряд: щиты, шлемы, головы, кости, пока два коротких пилума не пронзили его грудь. Даже умирая, он все‑таки устоял на ногах, попытался еще раз взгромоздить оружие, но вонзившееся в сердце следующее копье повергло его наземь.

Уже к полудню сеча превратилась в избиение полуокруженных и прижатых к меловым откосам западной гряды холмов германцев. После того, как Ариогез увел квадов с поле сражения, избиение продолжалось недолго — германцы начали сдаваться в плен. На тех, кто продолжал сражаться, накидывали сети, их опутывали веревками, валили на землю, вязали по рукам и ногам.

Итоги сражения подсчитали к вечеру. Убитых германцев было более десятка тысяч, пленных чуть меньше. Острие вторжения, состоящее из дружин северных варваров и пешего ополчения галльских племен, которых принудили к участию в походе, было уничтожено. К сожалению, Ариогез, хитрюга и проныра, сумел увести на правый берег бóльшую часть квадов.

Вечером во вспомогательном лагере, куда были отведены два легиона, были принесены благодарственные жертвы богам. Остальная часть войска была размещена по периметру лагерных стен. Костры жгли прямо в поле, в стороне от места сражения, откуда скоро явственно потянуло запахом мертвечины. Легионеры похваливали «философа» за выданное без ограничения вино, терзали шлюх из обоза, кое‑кто из преторианцев начал вслух поговаривать о необходимости в этом же году добить квадов в их собственном логове.

Тогда же Марк впервые попробовал исконный германский напиток, называемый пивом и приготавливаемый из ячменя. Ритуальное питье Катуальда и Агнедестрий, возглавлявшие группу знатных воинов из союзников, участвовавших в битве, поднесли ему в громадной серебряной братине, найденной в обозе Ариогеза. Тогда же ночью был зачитан императорский эдикт, в котором объявлялось о предстоящей раздаче наград и отличий. Проявивших храбрость германцев из числа маркоманов и котинов было решено отметить римским гражданством. В число достойных, чьи имена называли легаты, а также префект претория, попал Сегестий и молодой Лонг, отмеченный как Септимием, так и префектом Приском. Ему присудили золотой браслет на руку и обещали объявить трибуном при ставке цезаря. От Марка не укрылась подоплека подобного представления к награде. Была в этом неумеренном возвеличивании салажонка и частичка подлаживания к цезарю. Вот почему Марк велел позвать примипилярия Гая Фрукта. Явившийся громадина в окровавленных доспехах, без шлема, с центурионской палкой в руках, напрочь закрыл проход в шатер легата, образованный двумя откинутыми пологами. Здесь верхушка армии праздновала победу. Император напрямую спросил у авторитетного центуриона.

— Как считаешь, Корнелий Лонг вел себя достойно? Награды заслуживает?

Фрукт был заметно пьян и ответил с солдатской прямотой.

— Спокуха, цезарь! Если всякий молокосос в бою будет вести себя также, как этот ловкач, лярвы его раздери, мы очень скоро доберемся до Свевского моря. Этот Лонг, разрази его Юпитер, уложил двух германцев. Награды достоин.