Хилари Мантел - Внесите тела

Он теряет дар речи. Теперь ему никогда не отделаться от навязчивой картины: Джордж, отважно совокупляющийся с терьерихой.

– Я боюсь, что он заразил меня чем-то нехорошим, поэтому я не могу понести дитя. Что-то разрушает меня изнутри и когда-нибудь сведет в могилу.

Когда-то леди Рочфорд просила его вскрыть тело, если она умрет внезапно. Тогда она боялась, что муж отравит ее, нынче уверена, что давно отравил. Вам пришлось несладко, миледи, тихо говорит он.

– Однако какой в этом прок? Если Джордж знает о королеве то, что стоит узнать королю, я вызову его свидетелем, но сомневаюсь, что он откроет рот. Брат не станет свидетельствовать против сестры.

– Я не об этом, – отзывается леди Рочфорд. – Я утверждаю, что он бывает в ее спальне, с ней наедине, когда двери заперты.

– Они беседуют?

– Я стояла под дверью, но голосов не слышала.

– Возможно, молятся?

– Я видела, как они целовались.

– Брату и сестре целоваться не возбраняется.

– Но не так!

Он берется за перо.

– Леди Рочфорд, я не могу записать: «Он целует ее не так».

– Его язык был у нее во рту, а ее язык – во рту у него.

– Вы хотите, чтобы я это записал?

– Вы не доверяете собственной памяти?

Если подобное всплывет на суде, думает он, в городе начнутся волнения – все равно что сказать в парламенте, что епископы совокупляются прямо на своих скамьях.

Он ждет, перо медлит над бумагой.

– Что заставило королеву пойти против природы?

– Так легче править, неужели не понимаете? Ей повезло с Елизаветой, девочка похожа на нее. Вообразите, если бы родился мальчик с лицом, вытянутым, как у Уэстона? Или как две капли воды похожий на Уилла Брертона? Что сказал бы король? Однако никто не осмелится назвать ребенка незаконнорожденным, если он похож на Болейнов.

Еще и Брертон. Он делает пометку, вспоминает, как однажды Брертон зло пошутил, что он, Кромвель, бывает одновременно в двух местах. Пришла моя очередь смеяться.

– Чему вы улыбаетесь? – спрашивает леди Рочфорд.

– Я слышал, любовники королевы позволяли себе рассуждать в ее покоях о смерти короля. Джордж был среди них?

– Если бы Генрих услышал, как они смеются над его мужскими достоинствами, он бы этого не вынес.

– А теперь хорошенько подумайте о последствиях. Если вы дадите показания против мужа в суде или в совете, от вас многие отвернутся.

Можно подумать, сейчас я окружена друзьями, читается на лице леди Рочфорд.

– Мне не в чем себя упрекнуть, – говорит она вслух. – Вся ответственность – на вас, господин секретарь. Я не самая умная, не самая проницательная женщина, а вы – это вы, вы умеете проворачивать дела и не упустите своего. Все решат, что вы заставили меня признаться.

Осталось сказать немногое.

– Чтобы все и дальше так думали, вам придется скрывать свои истинные намерения и на людях изображать печаль. А когда Джорджа заключат под стражу, обратитесь к королю с прошением о помиловании.

– Непременно. – Джейн Рочфорд высовывает язычок, словно хочет ощутить сладость мгновения на вкус. – Мне ничего не грозит, король не откликнется.

– Прислушайтесь к моему совету: ни с кем не говорите.

– Прислушайтесь к моему: поговорите с Марком Смитоном.

– Я собираюсь в Стипни. Приглашу Марка на ужин.

– Почему бы вам не принять его прямо здесь?

– Здесь сегодня и так хватает суеты, не находите?

– Суеты? Пожалуй.

Он смотрит ей вслед. Не успевает дверь за леди Рочфорд закрыться, как в комнате оказываются Рейф и Зовите-Меня. Бледные, сосредоточенные, спокойные: значит, не подслушивали, отмечает он про себя.

– Король повелел начать расследование, – объявляет Ризли. – Проявляя благоразумие, но не затягивать. После ссоры в спальне королевы пошли толки, и он вынужден прислушаться. Не подпускает к себе Норриса.

– Эти джентльмены из королевской опочивальни, они думали, им все сойдет с рук, – подхватывает Рейф. – Говорят, королева спокойна. Завтрашний турнир никто не отменял.

– Знаешь что, Рейф, – говорит он, – сходи к Ричарду Сэмпсону, скажи, что, entre nous [16], дело приняло новый оборот. Возможно, нам не придется доказывать, что брак короля с Анной не имеет законной силы. Теперь королева не в том положении, чтобы торговаться. Козырей у нее не осталось. Думаю, Генри Норрису несдобровать. Уэстону. Ах да, еще Брертону.

Рейф поднимает брови.

– Королева с ним едва знакома.

– Кажется, он завел дурную привычку входить в неподходящее время.

– Вы так спокойны, сэр, – говорит Зовите-Меня.

– Учитесь.

– Что сказала леди Рочфорд?

Он хмурится.

– Прежде чем отправишься к Сэмпсону, Рейф, присядь во главе стола. Вообрази себя королевским советом на тайном заседании.

– Целиком, сэр?

– Норфолк, Фицуильям и остальные. Теперь вы, Ризли. Вы – фрейлина королевы. Не смущайтесь. Поклонитесь, благодарю вас. Я буду пажом, который подаст вам табурет. И подушку. Присаживайтесь и улыбнитесь советникам короля.

– Как скажете. – Поначалу Рейф колеблется, но вскоре игра захватывает его, юноша наклоняется, игриво треплет Ризли по щеке. – С чем вы пришли к нам, благородная госпожа? Поведайте, что скрывают эти алые уста.

– Прекрасная дама утверждает, – говорит он, Кромвель, сопровождая свои слова взмахом руки, – что королева поступает опрометчиво и предосудительно. Поведение Анны заставляет подозревать ее в порочных наклонностях, пусть даже свидетелей ее проступков нет.

Рейф хмыкает:

– Возникает вопрос, мадам, почему вы молчали до сих пор?

– Порочить королеву – измена. – Язык у мастера Ризли подвешен хорошо, поток девичьих откровений льется легко и свободно. – Мы были вынуждены покрывать ее. Что нам оставалось? Лишь взывать к ее чести, убеждая оставить неправедный путь. Она запугала нас, ревновала к каждому кавалеру, угрожая бесчестьем любой, кто выказал слабость и оступился – не важно, почтенной матроне или юной девушке, возьмите хоть Элизабет Вустер.

– В конце концов вы не выдержали и решили во всем признаться? – спрашивает Рейф.

– А теперь ударьтесь в слезы, Ризли, – подсказывает он.

– Считайте, дело сделано. – Зовите-Меня прячет лицо в ладонях.

– Вот так спектакль, – вздыхает он. – Хотел бы я сбросить личину и оказаться дома.

Шон Мадок, лодочник в Виндзоре: «Она балуется с братом».

Терстон, его повар: «Они стоят у двери в рядок, наяривают свое добро».

Он вспоминает слова Томаса Уайетта: «У Анны такая тактика, она говорит: да, да, да, а потом сразу – нет… А хуже всего ее намеки, почти похвальба, что она говорит “нет” мне и “да” другим».

Сколько у Анны было любовников? «Десять? Ни одного? Сто?»

Он, Кромвель, считал Анну ледышкой, женщиной, которая выставила свою девственность на продажу и получила за нее самую высокую цену. Однако такой она была до замужества. До того как Генрих взгромоздился сверху, потом слез с нее и удалился в свои покои: тени свечей пляшут на потолке, шепот фрейлин, таз с теплой водой, кусок ткани. Она подмывается, в ушах голос леди Рочфорд: